Кир Булычев - Встреча тиранов (сборник)
Шубин схватил за руку Элю, которая кинулась было к дежурному.
— Сказали же, стой! — крикнул он. И крик его был слишком громким для этого зала.
Они стояли втроем на лестнице, и вокруг была страшная тишина, потому что ни из ресторана, ни с улицы не доносилось ни звука. После минутной оторопи вниз двинулся милиционер. Он сделал шаг.
— Да нельзя же! — крикнул Шубин, и голос его странно раскатился по холлу, будто тот был гулким храмом.
Желтое легкое марево чуть клубилось, мерцало, словно воздух в жаркий летний день над перегретой дорогой. Шубин физически почувствовал его жадное движение, он понял что это марево, — поглотившее тех людей, которые, казались спали, но по нелепым, неестественным позам было ясно, что они мертвы, — стремится к лестнице, чтобы дотянуться до живых людей, заставить его, и Элю, и милиционера упасть и утонуть в нем, как утонул дежурный с красной повязкой на рукаве.
— Там люди, — сказал милиционер. Над верхней губой его проступили капельки пота.
— Ты им не поможешь, — сказал Шубин. — А сам умрешь.
— Умрешь? — тихо спросила Эля. — Как же так?
— Не знаю. Но туда нельзя. Пошли наверх.
Шубин почувствовал дурноту и жжение в горле. Может, это было самовнушение, может, и в самом деле марево испарялось, удушая все вокруг.
Он потянул Элю за руку, а она вдруг жалобно сказала:
— Но у меня пальто в гардеробе.
Шубин начал подталкивать вверх милиционера и Элю, и они нехотя подчинились.
— Они сознание потеряли, — говорил милиционер. — Надо «скорую» вызвать.
Вытолкнув их за площадку на ступеньки, откуда не был виден холл, Шубин остановился и стал шарить по карманам — где сигареты? Все было нереально, нет, не сон, а нереальность, в которой он бодрствует. Один раз в жизни с Шубиным такое было: у самолета — старого, трижды списанного «вайкаунта», принадлежавшего небольшой частной компании, что делала дважды в неделю рейсы из Боготы в провинцию, загорелся в воздухе мотор. Шубин сидел в салоне, вокруг кричали, кто-то пытался встать — густой шлейф дыма несся за иллюминатором, самолет кренился, кружил, искал места сесть, а внизу были покрытые курчавым лесом горы. Шубин понимал, что все это не сон, а собственная смерть, но продолжал сидеть спокойно и старался, как бы помогая пилоту, сквозь разрывы в дымном шлейфе углядеть прогалину в лесу или плоскую долину для посадки. Самолет все же сел на кочковатом поле, всем набило синяков, потом пилоты выводили пассажиров, выталкивали их из самолета. Люди, не соображая, хватали свои вещи, чемоданы, сумки, а пилоты кричали и гнали их, чтобы они отошли от самолета… И уже издали Шубин увидел, как самолет взорвался, и с каким-то странным удовлетворением понял, что он-то успел взять свой чемодан.
Сверху по лестнице спускался, покачиваясь, парень в дубленке.
— Затормозились? — спросил он. — Хочешь, я тебя освобожу?
Шубин не понял его, он забыл, что только что был арестован, потому что между той сценой в номере и виденным в вестибюле была непроницаемая вековая граница.
— Что? — спросил Шубин.
Милиционер сказал:
— Туда нельзя.
— Ну и дела, — сказал парень в дубленке. — Свободная страна, свободный город. Кого хотят, того хватают.
Он оттолкнул милиционера, и милиционер отступил, потому что не ощущал себя сейчас милиционером.
— Погоди, — сказал Шубин. — Там опасно. Какой-то газ.
— Газ так газ.
Парень был силен и по-пьяному размашист.
Эля зашлась в кашле.
Шубин сказал парню:
— Как хочешь, только поздно будет.
— Да нельзя же, нельзя! Там все мертвые лежат! — закричала Эля и снова закашлялась.
— Какие такие мертвые? — парень отрезвел. Ему не ответили. Шубин поддерживал Элю, которой стало плохо, ее начало рвать. Она старалась сдерживаться, но Шубин подвел ее к урне, что, к счастью, стояла на лестничной площадке.
Парень прошел на площадку и загляну вниз. И остановился. Потом выругался, запахнул дубленку и побежал наверх.
Шубин поддерживал обмякшую Элю, ему стало страшно, что она отравилась.
— Ты как? — спросил он. — Это от волнения. Сейчас пройдет.
Словно старался уговорить ее, что это не имеет отношения к желтому мареву, к тому что они увидели.
— Мне лучше, — сказала Эля. — Ты извини.
— Тебе надо наверх, в номер, тебе надо лечь, — сказал Шубин.
— Да, конечно, — Эля сразу согласилась.
— Где ключ от моего номера? — спросил Шубин.
— Ключ? Я его дежурной отдал, — сказал милиционер.
— Пошли наверх, — сказал Шубин. — Надо позвонить.
— Точно, — милиционер вдруг улыбнулся с облегчением. Словно получил толчок, вернувший его к реальности.
И он первым побежал наверх.
Шубин достал платок, и Эля вытерла рот.
Когда они поднялись вслед за милиционером наверх, то поспели как раз к тому моменту, когда дежурная по этажу привстала от удивления, увидев, что милиционер возвращается один. Она спросила:
— А что? Что еще? Я денег не брала.
— Ключ от номера. Быстро! — сказал Шубин.
Дежурная стала копаться в ящике с ключами.
— А что? Случилось что, да?
— Внизу несчастье. Авария, — сказал Шубин. — Вниз не спускайтесь. И никому не разрешайте. Стойте на лестнице и никого не пускайте.
— Убили кого, да? Кого убили?
Милиционер увидел телефон на ее столе.
— Помолчите, — сказал он.
Он набрал три номера, ударил по рычагу.
— Через восьмерку, — сказала дежурная. — Город через восьмерку.
— Раньше бы сказали.
Милиционер набрал номер и стал ждать.
Шубин взял ключ. Он сказал милиционеру:
— Я отведу Элю в номер. Двести тридцать два. Я вернусь.
Милиционер кивнул и стал снова набирать номер. Дежурная стояла возле.
— Не отвечают, — сказал милиционер.
— Тогда пошли ко мне, позвоним от меня. Может, телефон неисправен.
Они втроем побежали по коридору. В номере горел свет. Его забыли выключить. Милиционер прошел к столу, отодвинул банку с бразильским кофе и начал набирать.
— Через восьмерку, — напомнил Шубин.
— Он подошел к окну и откинул штору. Почему-то раньше это не пришло в голову. Ведь в этом ответ на все вопросы — случилось ли это только в гостинице или и на улице.
Окно было как бы большим экраном, отделяющим Шубина от того, что он увидел. На площади перед вокзалом по прежнему горели фонари. Их желтый свет как бы рождал ответное желтое мерцание, поднимающееся от земли. Снег потерял свою ночную голубизну. Это был стоп-кадр.
Площадь была неподвижна.
