Мак Рейнольдс - Случай с инопланетянином
Все бы ничего, но потом он как-то бессмысленно хихикнул.
– Что? – Норвуд на мгновение смешался.
– Ну что ж, – сказал он, засовывая руку в карман, – тогда мне остается лишь заплатить вам за работу.
В его голосе слышалась насмешка.
– Ни к чему. Я не беру денег. Я – сыщик на покое, молодой человек, и мне нет нужды зарабатывать на жизнь таким образом.
Холмс помахал в воздухе пальцем.
– И если уж на то пошло, за чеком я обратился бы к сэру Александру. Ведь нанял меня он, не правда ли?
Питер Норвуд озадаченно нахмурился. Должно быть, он учуял какой-то подвох. Глаза его сузились. Он прорычал:
– Что вы там написали, сэр? Впрочем, предупреждаю вас заранее, это все бесполезно.
Покопавшись в карманах, мой престарелый друг извлек на свет до невозможного измятый листок и протянул мне для того, очевидно, чтобы я его прочитал вслух. Я заметил, что текст письма напечатан на моей пишущей машинке.
Меня снедало любопытство. Вот что я прочел:
«Глубокоуважаемый сэр Александр! Позвольте сообщить вам следующее: ваши предположения оказались обоснованными. Гипотеза о возможности существования жизни на других планетах подтвердилась. Данные, которые мне удалось добыть, свидетельствуют о том, что дальнейшие исследования, ваши и той группы людей, с которой вы связаны, не окажутся напрасными».
Ниже стояла подпись Холмса. Честно говоря, я не ожидал от него такой ясности стиля, хотя содержание письма было, разумеется, смехотворным.
Питер Норвуд еле сдерживался. Заикаясь от гнева, он произнес:
– Вы считаете, вам удалось расстроить мои планы при помощи этой… этой паршивой бумажонки?
Мой друг утвердительно хохотнул, явно довольный собой.
– Неужели вы не понимаете, старый вы идиот, – закричал Норвуд, – что ни один суд не откажется признать…
Холмс помахал узловатым пальцем; водянистые глаза его слегка посверкивали.
– Дело не дойдет до суда, молодой человек. Как по-вашему, на что я потратил целую неделю? Смею вас уверить, что я не только гонялся за всякими там инопланетянами. Предупреждаю вас, молодой человек: если сэра Александра вызовут в суд для оформления передачи наследства, я обнародую факты, которые вы, без сомнения, хотели бы сохранить в тайне.
И сыщик по-стариковски захихикал.
Впечатление было такое, словно Питера Норвуда ударили по лицу. Побледнев, он отступил на шаг. По всей видимости, он не ожидал такого поворота дел.
Холмс фыркнул.
– Именно так, юноша. Я не люблю тратить время впустую. Впрочем, я не собираюсь ставить сэра Александра в известность о добытых мною сведениях, которые имеют отношение к вам. Ни его, ни, скажем так, других. Впредь прошу вас быть осторожней. А теперь, – он глупо ухмыльнулся, – вам пора.
И снова хохотнул.
Не говоря ни слова, молодой человек на негнущихся ногах вышел из нашей комнаты.
– Черт побери, – воскликнул я, – ничего не понимаю! Что вы такое раскопали про этого юнца?
Холмс хихикал так долго, что начали было возрождаться мои опасения насчет старческого слабоумия. Наконец он успокоился.
– Элементарно, мой милый доктор. Как вы, несомненно, успели заметить, наш приятель – человек, охочий до радостей жизни. Он стал их жертвой, несмотря на все свои автомобили и модную одежду.
Затем он прибавил, словно вспомнив наши прежние разговоры:
– Вы знакомы с моим методом. Попробуйте применить его.
И опять зашелся идиотским смехом.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что не имею ни малейшего представления, в чем заключается тайна нашего молодца. Это может быть что угодно: карточный долг, женщина и так далее. Однако я был уверен, что ему есть что скрывать!
Я рассмеялся, поняв комичность ситуации.
– Но, дорогой мой друг, письмо, которое вы отправили сэру Александру… Я разделяю ваши чувства, мне тоже жаль старика, однако…
Холмс достал трубку и теперь набивал ее, полагая, очевидно, что я, будучи поглощен разговором, не замечу столь вопиющего нарушения режима.
– Во-первых, доктор, – проговори он, – для старого человека с еще острым умом у него совершенно безобидное хобби.
– А во-вторых? – не выдержал я.
– А во-вторых, в письме нет ни слова лжи, – он хихикнул, я решил, что он забыл, о чем речь, но ошибся. – Вы, вероятно, помните мои слова о человеке, которого я отыскал в Британском музее? Тот, который фотографировал книги?
Я утвердительно кивнул.
– С помощью нерегулярных полицейских частей с Бейкер-стрит я выяснил, где он живет, – Холмс искоса поглядел на меня. – Позднее я изыскал возможность проникнуть в его квартиру.
Я подался вперед, заинтересовавшись его рассказом.
– И что вы там нашли?
– Ничего.
– Ничего? Вы, величайший сыщик нашей эпохи, не смогли ничего найти?
Раскурив трубку, Холмс помахал в воздухе спичкой.
– Увы, доктор. Однако отсутствие улик – та же улика. В квартире этого человека – будем пока именовать его так – не было и следа каких-либо записей или личных вещей, которые могли бы поведать нам о нем нечто интересное.
– Шпион! – воскликнул я.
Холмс фыркнул.
– Чей? И потом, даже если и так, все равно уже поздно: птичка улетела.
– Шпион какой-нибудь иностранной державы…
Холмс усмехнулся.
– Вот уж точно.
– Скорее всего, России или Германии. А может, Франции или Соединенных Штатов. В Лондоне шпионов хоть пруд пруди.
В слезящихся глазах Холмса мелькнула насмешка.
– Мой милый доктор, ну посудите сами. Что делать агенту любой из перечисленных вами стран в Британском музее, куда открыт свободный доступ всем желающим, в том числе дипломатам?
Если бы дело на том и закончилось, то, признаюсь вам честно, я вряд ли собрался бы записать это последнее приключение прославленного сыщика. Дело в том, что во мне крепло убеждение, что мой друг окончательно впал в старческое слабоумие, а наблюдать за угасанием великого человека очень и очень тяжело. Однако конец расследования поверг меня в полное недоумение, и потому я сообщаю тем, кому небезразлична судьба Шерлока Холмса, только факты безо всяких прикрас.
На следующий вечер после описанного выше разговора в дверь постучали. Я не слышал ни звонка, ни голоса квартирной хозяйки – только стук в нашу дверь.
Мой друг нахмурился; на лице его – что случалось нечасто – появилось выражение недоумения. Я пошел открывать; он пробормотал что-то, вертя в руках свой слуховой аппарат.
Стоящий на пороге человек выглядел лет на тридцать пять; он был безукоризненно одет и держался весьма непринужденно. Все еще находясь под впечатлением нашего с Холмсом последнего разговора, я спросил довольно неприветливо:
