Владимир Пекальчук - Три дня в Шадизаре
— А как же тогда пророчество? — удивился Даркл.
Монах хмыкнул:
— Как же мы похожи, варвар! Я задал учителю тот же вопрос, слово в слово. И он ответил: «Эта проповедь — о суеверии и здравомыслии. Ты сам сделай вывод»…
— Я — не варвар. Кажется, я понял, твой учитель имел в виду, что уход от судьбы ещё не гарантирует, что ты ушёл по лучшей тропе. Страшная судьба — не всегда самая страшная.
— Точно. Кроме того, я же сказал, что жрец был кретином — пророчествуя, людям не принято говорить, если их ожидает что‑то страшное — а вдруг провидец ошибся, а человек с горя, скажем, повесится, или не женится, или ещё как‑то поломает собственную судьбу… А вообще говоря, пророчество — вещь неточная, а если его ещё и сделал кретин… Ну, ты меня понимаешь.
— Понимаю. Одним словом, мне следует оставить меч у себя и надеяться, что страж благословил меня, а не проклял. Постой‑ка, ведь страж сам не святой, раз стал стражем! Можно ли ждать благословения от того, кто сам проклят?!!
Монах только пожал плечами:
— Важно не то, кто благословляет, а на что благословляет. Любое благословение на хорошее деяние поддерживается Светом, от кого бы оно не исходило. Правда, насколько благословляющий поддерживается Светом сам — тот ещё вопрос, но в худшем случае — ни вреда, ни пользы от такого благословления не будет.
— Стоп, стоп, хватит. Ты в такие дебри залез, что я уже совсем запутался! Давай скажи лучше, далеко ли ещё до деревни.
Внезапно монах замер. Даркл спешился и вынул меч. Проследив, куда смотрит Сит, Даркл тихо спросил:
— Ты видишь что‑нибудь?
— Видишь дерево? Так вот, под ним темнее, чем под другими деревьями. Сквозь листья деревьев пробивается рассвет — но под этим деревом темно.
— Не спорю, но ведь под ним никого!
— «Никого» не значит «ничего». Под ним тьма гуще. И заметь, мы должны были пройти совсем рядом с этим деревом. Я не верю в совпадения.
— Не знаю, — усомнился Даркл, — мой учитель ничего не говорил о подобных способностях гхуула.
— Я тоже о таком не слышал, — согласился монах и оглянулся по сторонам, — между прочим, стремительно светает, под другими деревьями становится светлее, но не под этим.
И он поудобнее перехватил свой посох. Северянин присмотрелся и понял, что монах совершенно прав. Казалось, рассвет просто не имел своей власти в месте под одним конкретным деревом.
Бесхитростная натура Даркла нашла только одно объяснение происходящему.
— Ты, трусливая тварь!! — зарычал он, — выползай и дерись, если можешь! Вылезай и дерись, чтоб тебя!
Позже Даркл и Сит не раз обсуждали то, что произошло в лесу на рассвете и так и не пришли к общему мнению по этому вопросу.
Северянин увидел, как темнота ринулась прямо на них, точнее — прямо на него. Взмах посоха, звук удара, ржание коня, взмах его собственного меча, сильнейший удар в грудь… Все смешалось на долю секунды, показавшуюся вечностью им обоим.
Даркл вскочил на ноги, вращая мечом. Следом за ним вскочил и монах, призывая Ассуру и становясь в боевую стойку. Несколько секунд они стояли спина к спине в ожидании следующего нападения, но лес безмолвствовал. Под злополучным деревом уже стало светло. Рассвет прогонял последние остатки ночи.
— Гхуул ушёл, — нарушил молчание Сит, — и он прикончил твоего коня.
— Подлая тварь, — выругался Даркл и закашлялся, — он мне едва ребра не переломал, забери тебя Нергал, отродье!!
— Так тебе повезло. У коня весь бок вспорот.
Примерно минуту они осматривались и прислушивались. Под кронами посветлело настолько, что зловещему сгустку тьмы притаиться уже было негде.
— Ты слышишь? Птицы поют, — сказал тихо Сит.
— Утро. Потому и поют.
— Нет, — покачал головой монах, — за те дни, что я ловил гхуула, я не слышал птиц. Ни одной. Не понимаю.
— Вероятно, раньше боялись чего‑то. Теперь не боятся. Странно, ведь гхуула мы не прикончили.
Монах некоторое время стоял в задумчивости. Затем медленно двинулся в сторону деревни.
— Ладно, идём. Нам обоим стоит отдохнуть перед новой охотой, да и ребра болят…
Некоторое время они шли молча. Внезапно Даркл остановился, повертел головой, принюхался.
— Слушай, ты говоришь, что не слышал птиц. Они не пели, так как кого‑то боялись. Предположим, гхуула. Получается, они не пели несколько лет? Чушь!
— Чушь, — согласился Сит, — да и гхуул не мог вот так вдруг взять да исчезнуть.
— Значит, на нас напал не гхуул. Это раз. Ты удивляешься, почему гхуул на тебя не нападал? Кажется, я знаю. Идём‑ка сюда.
Монах пошёл вслед за северянином в чащу. Через минуту они оказались на поляне, посреди которого высилось многовековое дерево. И на этом дереве находился гхуул.
Минуту спустя молчание нарушил Сит:
— Как ты нашёл…
— По запаху. Он здесь висит по меньшей мере неделю.
— Да, не хотел бы я так умирать, — поёжился монах.
Гхуул висел, перекинутый через ветку, изломанный и истерзанный кем‑то, куда более страшным, чем он сам. Оскаленная пасть и свисающая лохмотьями серая голая кожа свидетельствовали о безжалостности и свирепости убийцы. Смерть монстра–людоеда, видимо, была ужасной.
— Интересно, кто его так… и зачем?
— Правильный вопрос, — ответил монах, — вероятно, тот, кто напал на нас.
— Странно. Если он так вот расправился с гхуулом, то и с нами бы сладил в два счета. Заметь, на нас — ни царапины, только ушибы, а его полосовали такими когтями, что и лев бы обзавидовался…
Даркл клинком меча, чтобы не прикасаться к разлагающейся туше руками, сбросил гхуула с сука и одним точным ударом отсек голову, затем затолкал её в седельный мешок.
— Думаю, можно сообщить людям радостную весть.
— Ага. Не забудь сказать им, чтоб всегда, входя в лес, прислушивались к пению птиц.
— А ты куда путь держишь?
— Да если б я знал, — ответил Даркл, — надо заплатить должок, да не знаю кому.
— И что, — невинно поинтересовался Сит, — большой долг?
— Большой. И я заплачу его с большой радостью.
— Путь втрое дольше, если не знаешь, куда идти.
— Зато каждый шаг неизбежно его сокращает.
— Отлично сказано. Если мне суждено читать когда‑нибудь проповеди своим ученикам, я непременно повторю им твои слова, варвар.
— Я не варвар, — засмеялся Даркл, — а слова можешь повторить, если больше ничего умного им сказать не сможешь.
— Разве ты не скажешь больше ничего умного? — ухмыльнулся Сит.
— Разве тебе нечего больше делать, кроме как брести кто знает куда с каким‑то варваром?
Монах задумался, и некоторое время они шагали молча.
— Знаешь, для меня все пути одинаковы — я иду туда, где могу сделать что‑то нужное и важное. Твой путь долог, но вместе мы будем делать два шага вместо одного.
