Джаспер Ффорде - Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра
— Реальностью? — переспросила Ухти-Тухти. — Это такое место, где ежики не разговаривают и не стирают?
— Но кто же станет руководить беллетрицией? — вопросил император. — Ты была самой лучшей!
Я покачала головой, развела руками и направилась туда, где земля была усыпана текстом стрелка A-7. Я подобрала букву «Д» и повертела ее в руках.
— Пожалуйста, подумай хорошенько, — увещевал меня командор Брэдшоу, следуя за мной по пятам. — Боюсь, старушка, ты слишком переоцениваешь эту самую реальность.
— Я недостаточно ее ценила, Брэдшоу, — пожала я плечами. — Порой место начальника не самое теплое.
— Да, нелегка ты, доля венценосца,[11] — пробормотал Брэдшоу, который, наверное, понимал меня лучше всех прочих.
Они с женой стали моими ближайшими друзьями в Книгомирье. Миссис Брэдшоу и мой сын были почти неразлучны.
— Я знал, что ты не останешься навсегда, — продолжал Брэдшоу, понизив голос, чтобы остальные не слышали. — Когда ты уезжаешь?
Я пожала плечами.
— Как только смогу. Завтра.
Взгляд мой блуждал по разрушениям, учиненным Зарком в «Смерти на ранчо „Два креста“».
Придется очень многое привести в порядок, заполнить гору бланков, к тому же Совет жанров наверняка впаяет мне административное взыскание, если пронюхает о случившемся.
— Полагаю, сначала надо разобраться с бумагами касательно этого разгрома, — медленно проговорила я. — Скажем, через три дня.
— Ты обещала подменить Жанну д'Арк, пока она проходит курс переподготовки для мучеников, — напомнила миссис Ухти-Тухти, на цыпочках подобравшаяся ближе.
Об этом я успела позабыть.
— Значит, через неделю. Уеду через неделю.
Мы постояли молча. Я размышляла о своем возвращении в Суиндон, все остальные обдумывали последствия моего ухода — кроме императора Зарка, который, вероятно, прикидывал, не вторгнуться ли ему ради развлечения на планету Трааль.
— Ты окончательно решила? — спросил Брэдшоу.
Я медленно кивнула. К возвращению в настоящий мир меня побуждали и другие причины, более насущные, нежели деятельный идиотизм Зарка. У меня имелся муж, которого не было, и сын, который не мог провести всю жизнь внутри книг, словно в коконе. Я стала прежней Четверг, той, которая предпочитала черно-белую определенность надзора за литературой неоднозначным серым полутонам эмоций.
— Да, окончательно, — ответила я с улыбкой.
Я обвела взглядом Брэдшоу, императора и миссис Ухти-Тухти. Несмотря на все их недостатки, мне нравилось с ними работать. Все обернулось не так уж плохо. За время службы в беллетриции я повидала и сделала много такого, во что никогда не поверила бы, расскажи мне кто другой. Я наблюдала полет граммазитов над дворцом блаженных наслаждений в Ксанаду,[12] ощущала странность слушателей, мерцавших на темных лестницах. Скакала верхом на единороге по густым лесам Зеновии и играла в шахматы с Озимандией,[13] царем царей. Летала вместе с Бигглзом над Западным фронтом,[14] сражалась на абордажных саблях с Долговязым Джоном Сильвером и проходила там, где не ступала ангела нога, по зеленым Англии лугам.[15] Но, несмотря на все эти дивные и сладостные моменты, сердцем я тянулась домой, в Суиндон, и к человеку по имени Лондэн Парк-Лейн. Он был моим мужем, отцом моего сына, он не существовал, и я любила его.
Глава 2
Нет места лучше дома[16]
Я появилась на свет в Суиндоне, в графстве Уэссекс, в Англии. Там я жила, пока не уехала в Лондон служить литтективом. Спустя десять лет я вернулась и вышла замуж за своего бывшего возлюбленного, Лондэна Парк-Лейна. Потом он был устранен в возрасте двух лет корпорацией «Голиаф», которая пыталась этим меня шантажировать. Уловка сработала. Я помогла им, но мужа мне не вернули. Как ни странно, у меня от него родился сын, Пятница, — это один из тех причудливых темпоральных парадоксов, в которых разбирается мой отец, но ничего не смыслю я. Прошло еще два года, Лондэн по-прежнему был мертв, и мне следовало как можно скорее что-нибудь предпринять, иначе бы он остался в этом состоянии навсегда.
ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ. Жизнь в ТИПА-СетиДве недели спустя, ясным и солнечным июльским утром, я очутилась в Суиндоне на углу Брум-Мэнор-лейн, напротив дома моей матери, с малышом в прогулочной коляске, двумя дронтами, принцем датским, с тяжелым сердцем и чересчур короткой стрижкой. Совет жанров не слишком обрадовался моему заявлению об уходе. Честно говоря, они просто отказались его принять и вместо этого отправили меня в бессрочный отпуск, питая напрасные надежды на мое возвращение в случае, если у меня «не получится» актуализировать мужа. Они также надеялись, что я сумею разобраться с книгобежцем Хоули Ганом, с которым мне дважды довелось скрестить шпаги в прошлом.
Гамлет вписался в мои планы в последний момент. Его все больше и больше беспокоило то обстоятельство, что По Ту Сторону его ошибочно считают невротиком, поэтому он испросил позволения отправиться туда и увидеть все своими глазами. Обычно персонажей не волнует мнение читателей, но Гамлет славился способностью беспокоиться по поводу того, что ему не о чем беспокоиться о том, что ему не о чем беспокоиться, а поскольку он безусловно являлся звездой шекспировского канона и упустил титул «Самого волнительного романтического персонажа», в очередной раз уступив Хитклифу на Букверовской премии этого года, то Совет жанров решил воспользоваться подвернувшейся возможностью умаслить его. Кроме того, беллетриция давно уговаривала принца поработать стражем порядка в елизаветинской драме, поскольку сэр Джон Фальстаф удалился на покой «по состоянию здоровья», и мои коллеги вообразили, будто поездка на Ту Сторону убедит датчанина присоединиться к ним.
— Как странно! — прошептал принц, разглядывая солнце, деревья, дома и машины. — Сколько же пышных и изысканных слов мне понадобится, дабы воздать должное всему, что зрю я!
— Здесь вам придется говорить по-английски.
— Чтобы точно описать все это, — объяснил Гамлет, обводя рукой совершенно безобидную суиндонскую улицу, — потребуются миллионы слов!
— Вы правы. Именно так. В том-то и состоит чудо вымыслопередачи, — сказала я. — Для создания целостной картины хватает нескольких десятков слов. Но, честно говоря, основную работу выполняет читатель.
— Читатель? При чем тут он?
— При том, что любая интерпретация события, описание персонажа — все это уникально для каждого читателя, поскольку он пропускает авторское описание через собственное воображение, порожденное собственным жизненным опытом. Каждый персонаж на самом деле является для него составным образом из образов тех людей, которых он встречал, о которых читал или кого видел прежде. И образ этот куда более реален, нежели тот, что складывается из напечатанного на странице текста. Каждый читатель обладает неповторимым опытом, и каждая книга для каждого читателя уникальна.
