Григорий Неделько - Это все нереально! (сборник)
— То есть вам ваше… состояние…
— Пофигу? Ну да, док. Было бы из-за чего волноваться.
Док приподнялся в кресле.
— Что вы… говорите? А позвольте задать вам ещё аадин вопрос…ик.
— Жгите, док.
— Как вы относитесь… к поли-тической ситуации в… Аду?
— Да никак.
— А что вы… можете сказать… о новых веяниях в искусстве?
— Я ими не интересуюсь.
— А как вам кажется… новый министр финансов л-лучше прежнего?
— Мне без разницы.
— Вы убираете му-сор у себя в комнате?
— Я его не замечаю.
— А новая статья За Писакина?
— До фени.
— А будущее Ада?
— До лампочки.
— А собственное бу-будущее?
— Да мне пофиг, док.
— Агаа!
Док Нац шлёпнул кресло по рукам. Кресло убрало конечности, и док спрыгнул на пол.
— Агаа! — повторил он. И было непонятно: то ли он обвинял, то ли радовался, то ли просто орал, как самый обычный пьяница. — Я знаю… знаю в чём дело!
— Да? — Я приподнял бровь.
Док Нац вытянул вперёд руку, оттопырил указательный палец и так и застыл.
Я приподнял вторую бровь.
И ещё четыре.
— Вы… — сказал док, — вы… вы пофигист!
Худенькое тельце врача слегка покачивалось из стороны в сторону.
— Вы пофигист, — повторил он, теперь спокойно. — И… хнык… как я вам… завидуюууу…
Док уткнулся мне в живот и заплакал. До моего плеча он бы просто не достал. Док потянулся за склянкой со спиртом. Я отдал её и погладил дока Наца по лысине.
И неожиданно понял, что мне стало легче. Всё прошло. Никакой хандры, никакой безрадостности. Вместо них — полная и тотальная удовлетворённость, к которой я, в общем-то, привык.
Я сказал себе: «Я пофигист».
«Я пофигист!»
Хм.
Ну да. Я — пофигист. И это меня не беспокоит. Нисколько.
Я же прекрасно знаю, что я пофигист. Чего тогда организм взбунтовался? Странно… Или, может, он не знал, что я пофигист? И, значит, не понимал, что происходит.
Ну, теперь-то он знает…
Я тут же забил на всё это.
Главное, мне стало лучше.
За это мы с доком Нацем выпили по последней. Склянка опустела. Я убрал её и стаканчики в шкаф. Стоявший неровно док Нац начал оседать. Я подхватил его, положил в кресло, выключил свет. И вышел из кабинета.
С тех пор ко врачам я не обращаюсь. Они ведь ничего не могут объяснить, а я и знать ничего не хочу. Так что нам гораздо лучше живётся порознь.
Неусыпный страж
Привет, это снова я, Децербер.
Кое-кто говорит, что я — разумное воплощение Цербера. Но мне кажется, что всё наоборот. Это он — моё неразумное воплощение. И вот ещё одно доказательство его неразумности.
Возвращаюсь я домой. Ночь. По улицам бродят только кошки и воры. Все нормальные существа спят.
«Неплохо бы и мне вздремнуть, — думаю я, — а то денёк выдался тяжёлый».
Сначала посиделки в баре «У Зосуа». После — коллективный поход к девочкам. Турнир по покеру (с участием девочек). Снова пьянка у Зосуа. Экскурсия в казино, а там — блэкджэк, рулетка и ещё немного покера. Мухлевать не так-то просто, скажу я вам. А если вас засекут, начнутся утомительные расспросы. «Ты чего это тут, а?..» «Оборзел?..» «Забыл, как под гипсом голова чешется?..» Потом, конечно: «Да я тебя!..» Если день прошёл, а драки не было, — считайте, он прошёл впустую. Драка тоже выматывает. Фингалов мне ещё ни разу не ставили, но после того, как помашешь руками, напиться очень охота. Так сказать, ударно завершить вечер. Я никогда не пьянею, так что ничто не мешает мне выпивать за раз бочки по три, по четыре пива. Вперемешку с коньяком и водкой, естественно. Это тоже ужасно выматывает.
Короче, домой я пришёл усталый, хотел отдохнуть. Разделся: расстегнул верхнюю пуговицу на куртке и снял пояс. Лёг на кровать (поверх одеяла), закрыл глаза, сладко вздохнул.
Как вдруг на кухне что-то взорвалось.
Я не подскочил на кровати. Меня мало что может испугать. Я пуганый — и не такое слыхал. Но я скорчил недовольную физиономию и перевернулся на другой бок.
Шум повторился. И на этот раз взрывы следовали один за другим. Словно кто-то заложил в магазине стеклянных украшений штук двадцать бомб, а потом подрывал их одну за другой.
Я пытался заснуть, но ничего не получалось. Взрывы раздавались и раздавались. А затем к ним добавился скрежет. Знаете, такой скрежет издаёт огромный голодный пресс. Он живёт на свалке и питается только мобилями. Его не кормили уже лет двести. И вот, наконец, — мобиль! Железный, покорёженный, ржавый. То, что надо! Мобиль привозят на свалку, отдают прессу — и тот набрасывается на него. И давит, давит своим корпусом. И ест, ужасно чавкая. По-своему, по-металлически. ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ-ДЗЫНГ-ЖГЯНК! ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ-ДЗЫНГ-ЖГЯНК! ДЖЫНЬ-БЖЫНЬ…
Это выведет из равновесия кого угодно.
Я встаю с кровати. Пока не ругаюсь. Иду на кухню, чтобы разобраться, в чём дело. И что я там вижу? Старина Цербер — вернулся с вечернего гуляния и поглощает пищу. Три слюнявые пасти горстями хватают собачью отраву, которую я кладу ему в миску, и немилосердно чавкают. Цербу нет дела ни до меня, ни до кого-либо ещё. Он даже не смотрит в мою сторону, когда я подхожу к нему.
Я тормошу псину и говорю сонным голосом:
— Эй, Церб. Я понимаю, ночь удалась. Тебе надо восстановить силы, вот ты и хаваешь свой корм. Но… не мог бы ты лечь спать голодным? Потому что из-за тебя я никак не засну.
Цербер продолжает жевать.
Я пытаюсь оттащить его от миски.
Цербер застыл на месте. Три головы методично и безразлично дробят сухари (или что он там грызёт?).
Я упираю руки в боки.
Тем временем наступает глубокая и тёмная ночь. Чёрный цвет затапливает улицы, через окна льётся в мою квартиру и наполняет её, как чернила — чернильницу. Просыпаются фонари. Зажигают лампочки и начинают тихо переговариваться между собой.
Мне ещё сильнее хочется спать.
Я стучу по Церберу, как по двери, и говорю:
— Ладно, ваше величество. Если вам так угодно — доедайте. Но потом постарайтесь не шуметь. Хорошо?
Я возвращаюсь в комнату, ложусь на кровать и пытаюсь заснуть.
Через пять минут меня будят грохот и яркий свет. Я бы подумал, что началось землетрясение, если бы не знал причины этих толчков.
Я выхожу в коридор и вижу то, что и ожидал увидеть: Цербер гоняется за ночными бабочками. Это не мотыльки — это такие твари дюймов двенадцать в длину. Они мало похожи на бабочек. Скорее они напоминают летучих мышей, скрещенных со скатами. Ночные бабочки питаются ночью. Они поедают ночь, как мы — гамбургеры. Втягивают темноту через поры, фильтруют, забирают энергию ночи себе, а свет отдают всем желающим.
