Сакс Ромер - Президент Фу Манчи
— Я протестую! — с оскорбленным видом вмешался вдруг доктор Бернетт. — С минуты на минуту мы ожидаем прибытия доктора Детмолда.
— Детмолд — дилетант, — презрительно сказал Фу Манчи, опускаясь на кресло возле постели больного. — Я отменил вызов.
— Это неслыханно! — воскликнул Бернетт. — Я приказываю вам оставить моего пациента в покое.
Доктор Фу Манчи несколько раз провел тонкой желтой рукой над лбом мальчика, затем раздвинул губы больного большим и указательным пальцами и заглянул ему в рот.
— Когда вы прописали антибиотики?
Доктор Бернетт стиснул зубы, но промолчал.
— Я задал вам вопрос.
Доктор Фу Манчи устремил пронзительный взгляд зеленых глаз на Бернетта — и последний ответил:
— Вчера, в одиннадцать часов вечера.
— На восемь часов позже, чем следовало. Дифтеритная пленка обволокла гортань.
— Но я регулярно снимаю ее.
Мойя судорожно вцепилась в руку Хэпберна и прошептала:
— Боже мой? Что мне делать?
Шепот ее достиг слуха доктора Фу Манчи.
— Вам следует набраться мужества и подождать в гостиной с Мэри Гофф, пока я не позову вас. Идите, пожалуйста.
Мойя бросила на Хэпберна отчаянный взгляд и вышла, опираясь на руку няни Гофф. Доктор Фу Манчи поднялся с места.
— Необходимо хирургическое вмешательство.
— Я протестую! — охваченный возмущением Бернетт забылся и заговорил неуместно громким голосом. — Я запрещаю вам дотрагиваться до моего пациента, пока не проконсультируюсь с доктором Детмолдом. Даже если вы и достаточно квалифицированны для хирургического вмешательства — в чем я лично сомневаюсь, — я все равно не разрешаю вам проводить операцию.
Взгляд зеленых пронзительных глаз проник, казалось, в самые сокровенные тайники подсознания Бернетта. И он внезапно осознал полную свою некомпетентность в вопросах медицины, которую успешно скрывал до сих пор даже от себя самого. Никогда в жизни ему не доводилось испытывать такого странного ощущения.
— Оставьте нас, — прозвучал гортанный голос. — Мне будет ассистировать капитан Хэпберн.
Когда доктор Бернетт — двигаясь, подобно лунатику, — вышел из спальни, Хэпберн вдруг осознал, что доктор Фу Манчи назвал его настоящее имя и звание!
Словно прочитав его мысли, китаец заговорил:
— Мое присутствие здесь сегодня вызвано вашим звонком сэру Найланду Смиту. О вашем телефонном разговоре незамедлительно доложили мне — это и позволило мне избежать встречи с полицейскими патрулями, местоположение которых вы подробно описали. Будьте любезны, откройте мою сумку. Выньте из розетки вилку от лампы и подсоедините вместо нее вон тот белый шнур.
Автоматически Марк Хэпберн выполнил приказ.
— Оперировать будем через перстневидный хрящ.
— Но…
— Попрошу вас не возражать. Я могу силой заставить вас согласиться с моими решениями, но предпочитаю положиться на ваш здравый смысл.
Он поводил ладонями над лицом Робби — и лихорадочно блестящие глаза малыша открылись. Вымученная улыбка искривила губы больного.
— Здравствуй… желтый дядя… — раздался еле слышный прерывистый шепот. — Я рад… что ты пришел.
Он тяжело закашлялся, но глаза его оставались открытыми и продолжали смотреть в странные зеленые глаза склонившегося над ним человека. Постепенно приступ кашля прошел.
— Ты хочешь спать, — мягко заговорил доктор Фу Манчи. Длинные ресницы мальчика затрепетали. — Ты хочешь спать… — Веки Робби сомкнулись. — Ты очень хочешь спать. Ты спишь…
— Общая анестезия? — хрипло спросил Хэпберн.
— Я никогда не применяю анестезирующие средства в хирургии, — ответствовал гортанный голос. — Они снижают естественную сопротивляемость организма.
2Найланд Смит сидел в бронированной машине, разложив какие-то бумаги на коленях. Он поднял взгляд на стоящего возле открытой дверцы автомобиля Джонсона и спросил:
— Что нам делать дальше, Джонсон? Мы в тупике. Вот загадочный телефонный звонок, полученный Феем через полчаса после моего ухода: Хэпберн просит ни при каких обстоятельствах не подниматься в квартиру, где он находится сейчас, ибо там лежит серьезно больной человек. Никаких подробностей, одно лишь таинственное заявление: «Поддерживайте связь с Феем и не тревожьтесь о моей личной безопасности. Я несу всю ответственность за доктора Фу Манчи».
— Фей уверяет, что ему звонил именно Хэпберн, — сказал Джонсон.
— Но это было вчера вечером. А сейчас уже три пятнадцать утра. И чем мы располагаем, кроме нарисованного на карте Манхэттена круга? Доктор Фу Манчи наверняка находится где-то в пределах этого круга — но как нам отыскать его здесь?
— Да, положение безвыходное, — согласился Джонсон. — Одно можно утверждать наверняка: Хэпберн из здания не выходил. И мышь не смогла бы проскочить незамеченной. На верхнем этаже горит свет…
А в это время Марк Хэпберн в полутемной комнате следил за действиями человека, представлявшего для мирового порядка величайшую со времен гунна Атиллы угрозу, и задавал себе вопрос: выполнит ли Найланд Смит переданную через Фея просьбу.
Хэпберн явился свидетелем хирургической операции, уникальной в своем роде. Длинные желтые пальцы творили буквально чудеса. Будучи великим врачом, доктор Фу Манчи являлся также и блестящим хирургом. Сейчас ему было более семидесяти лет (ибо Хэпберн не мог усомниться в осведомленности Смита в этом вопросе) — все же он успешно провел эту сложнейшую операцию с предельной точностью и подлинным мастерством. Доктор Фу Манчи сотворил чудо хирургии — под гипнозом!
Но маленький пациент после операции был очень слаб.
Тянулись тревожные часы ночи. Мойя едва держалась на ногах и была близка к обмороку. Тишину в комнате больного нарушал лишь нескончаемый гул бессонного города внизу.
Никогда Хэпберн не забудет странного надменного жеста иронического величия, который доктор Фу Манчи сделал перед началом операции.
— Позвоните в свой штаб в отеле «Регал», — приказал китаец, — и позаботьтесь о том, чтобы нам не помешали. Отбросьте в сторону все сомнения, касающиеся вашей личной безопасности: вы мне понадобитесь. Скройте факт моего присутствия здесь, но возьмите на себя всю ответственность за передачу меня в руки правосудия. Я даю вам — лично вам — честное слово. Попросите телефонную станцию не соединять сегодня ночью этот телефон ни с какими абонентами…
Няня Гофф вновь заступила на дежурство — она сидела у открытого окна, сложив руки на коленях и устремив неподвижный взгляд не на мертвенно-бледное лицо Робби, но на орлиный профиль склонившегося над постелью человека. Мойя уже не могла плакать — она стояла в дверном проеме, тяжело опираясь на руку Хэпберна.
