Флетчер Нибел - Ночь в Кэмп Дэвиде
— Я член кабинета министров, Бразерс, — сказал Карпер ледяным тоном, — а Джеймс Маквейг, как вам известно, сенатор Соединённых Штатов! И я имею полное право знать, что вы сделали с сенатором Маквейгом! Я знаю, что он был доставлен в это здание одним из ваших агентов.
Бразерс растерялся. Последние несколько месяцев бурное течение вашингтонской политики доставляло ему хлопот больше, чем когда-либо. Кроме того, он испытывал острое желание чихнуть и поэтому смотрел на министра откровенно враждебным взглядом. Неужели у министра обороны США со всеми его ракетами и атомными подводными лодками не хватает своих забот?
— Сенатор Маквейг был задержан нами для расследования, — вздохнул Бразерс. — Мы были вынуждены пойти на это из предосторожности, сэр.
— Кто вам дал такое распоряжение, Бразерс? — прогремел Карпер. — Я не знал, что у нас полицейское государство!
— Полно, сэр. Я совершенно с вами согласен, что арест сенатора Соединённых Штатов вещь в высшей степени необычная, но у нас имелись основания подозревать, что сенатор Маквейг угрожал безопасности президента. При таких обстоятельствах Служба не имеет права рисковать, сэр!
— Чепуха! Маквейг и мухи не обидит! Я требую, Бразерс, чтобы вы немедленно провели меня к нему! Где он?
— Весьма сожалею, но я не вправе сказать вам об этом.
— Я уже сказал, что я член Кабинета и имею право знать правду.
— А я — агент президента Соединённых Штатов и нахожусь при исполнении своих обязанностей, — снова вздохнул Бразерс, мысленно проклиная Маквейга за то, что тот подложил ему такую свинью. — Почему бы вам не обратиться к президенту, сэр? Пусть он сам решает этот вопрос.
Карпер бросил на него исполненный ярости взгляд и поспешил переменить разговор:
— Вы сказали: «у нас есть основания полагать»… У кого это «у нас», хотел бы я знать!
Бразерс злобно посмотрел на министра. Почему, собственно, ему, обыкновенному гражданскому служащему, приходится одному отдуваться из-за ареста сенатора.
— Это «мы» включает в себя заместителя председателя Сената мистера Никольсона, председателя комитета демократической партии мистера Донована и известного приверженца демократической партии адвоката Поля Грискома. Только что в приёмной Никольсона состоялось совещание, на котором они вынесли решение изолировать Маквейга. Я же просто подчинился их решению и приказал арестовать его, как только он появится у Белого дома.
— Благодарю вас.
Карпер поспешно вышел из кабинета. Пока он пробирался к выходу по коридорам старого здания Казначейства, он несколько поостыл. Подумал, не зайти ли ему к Никольсону или Доновану, но потом решил, что не стоит. Будучи недостаточно хорошо знаком с ними, он решил начать с адвоката Грискома, которого в Вашингтоне знал каждый государственный деятель и с которым Карпер сам иногда играл в гольф в Клубе Горящего Дерева. Усевшись в автомобиль, ожидавший его позади Казначейства, он приказал шофёру гнать на Оу-стрит к дому Грискома.
Дверь ему открыла горничная. Он вошёл и очутился в узком холле с мраморным полом. За тяжёлыми дубовыми дверями — наследием прошлого века — скрывалась просторная гостиная. Гриском разговаривал по телефону в другом конце холла.
— Значит, договорились, обсудим это на следующей неделе, когда приедешь на каникулы. О’кэй? А теперь успокойся, я уверен, что всё обойдётся. До скорой встречи.
Гриском положил трубку и приветливо улыбнулся Карперу. Если его и удивил визит министра, то он ничем этого не обнаружил. В резиденции Грискома на Оу-стрит за все эти годы перебывал не один десяток государственных деятелей.
— Добрый вечер, Сид. Это звонил Марк-младший из Нью-Хэйвена. Парнишка встревожен каким-то письмом от президента. Обижен, что старик устроил ему отеческое внушение. Говорит, что не знает, в чём провинился. Наверное, опять отметки.
Гриском подошёл к Карперу и пожал ему руку. Брюки адвоката висели на коленях мешками, лицо было помятое.
— Очень рад, что вы зашли ко мне, Сид. — он вопросительно посмотрел на министра: — Что-нибудь случилось?
Карпер кивнул:
— Вы говорите, что юный Холленбах встревожен резким письмом, полученным от отца?
— Разве я сказал «резким»? Но неважно, оно и в самом деле резкое. Марк только что прочитал мне его. Разговор фактически шёл о двух письмах, которые его отец недавно написал. Оба, по-моему, немного странные. Скорее всего, это одна из обычных семейных неприятностей. Просто мальчишке захотелось выплакаться у кого-нибудь на груди. Так чем могу быть полезен, Сид?
Карпер сделал вид, что не заметил попытки адвоката переменить тему:
— Как прикажете понимать «странные», Поль?
Гриском поправил пенсне и строго взглянул на Карпера поверх стёкол:
— Послушайте, Сид! Это семейное дело, и я не считаю себя вправе…
— Если Марк-младший получает от отца странное письмо, то это такое же моё дело, как и ваше, — перебил Карпер. — И уж если на то пошло, то это дело общественное. Знаете, что я вам скажу, Поль? На вашем месте я бы немедленно приказал мальчишке прилететь сюда с первым же самолётом. Сегодня же!
Гриском снял пенсне и удивлённо воззрился на Карпера:
— О чём вы говорите, Сид, чёрт побери!
Карпер молча наблюдал реакцию Грискома. При обычных обстоятельствах он бы приступил к цели своего визита осторожно. Теперь времени на осторожность не оставалось. Надо было выкладывать все карты на стол.
— Я говорю о безумии, Поль! — Он тряхнул головой и пристально взглянул адвокату в глаза. — Послушайте, Поль, президент Холленбах находится в чрезвычайно тяжёлом состоянии! Вы совершили ужасную, хотя и вполне понятную ошибку! Дело в том, что не сенатор Маквейг безумен. Безумен президент!
Воцарилось молчание. Гриском рассматривал лицо Карпера внимательно и изучающе, словно видел министра впервые.
— Я думаю, вам надо объяснить ваши слова, Сид! Перейдём-ка лучше в гостиную.
Гриском показал Карперу на кушетку, а сам уселся в крашеное деревянное кресло. Гостиная была обставлена во французском стиле семнадцатого века, что совершенно не вязалось с мятыми костюмами Грискома, его вайомингским выговором и вульгарной роскошью в его конторе.
Карпер скрестил длинные руки на груди и подался вперёд:
— Как вы считаете, Поль, я — сумасшедший?
— Что вы, Сид, конечно, нет!
— Вы правы, Поль, я действительно не сумасшедший. То же самое можно сказать и про моего друга Джима Маквейга. Мы с ним заодно. Мы оба — каждый своим путём — пришли к убеждению, что Холленбах повредился в рассудке. Мы убеждены, что президент болен какой-то формой паранойи. Мы пришли к этому выводу независимо друг от друга, основываясь каждый на своих доказательствах, и только сегодня узнали, что оба подозреваем одно и то же. Мы договорились с генералом Леппертом о встрече. Мы хотели проконсультироваться у него и попросить совета, и именно в этот момент Служба перехватила Джима и арестовала его.
