Юрий Леж - Перевертыш
— А что с ними прикажете делать? — развел руками Егор Алексеевич. — Всё знают, всё видели, кучу всего слышали, о чем простым людям не только слышать, а знать не положено, что такие вещи существуют…
Попривыкший уже к простым, быстрым и военным решениям большинства вопросов московским гостем, капитан Мишин невольно напрягся. Хотя теперь подозревать Октябрьского в кровожадности у него не было причин, но иной раз в голосе полномочного представителя слышались звуки ледяного колымского ветра. Ведь и в тех лагерях, наверняка, нужны охранники. Да и мало ли еще «медвежьих углов» на карте России, где человек годами живет, не видя никого, кроме своих, надоевших до очертенения, соседей.
Октябрьский подтащил к себе лежащий на столе листок бумаги, с четвертушку обычного, писчего, извлек из кармана «вечное перо» и что-то быстро написал. Протягивая листок капитану Мишину, усмехнулся:
— Не сочтите за труд, товарищ Мишин, ознакомьте с содержанием комбата, думаю, у него не будет возражений…
«Прикомандировать старшего сержанта Успенского и рядового Панова в распоряжение тов. Октябрьского на неопределенный срок. Обеспечить вещевым, продовольственным и денежным содержанием на недельный срок. Исполнить немедленно. Дата. Подпись». В обязательной в таких случаях расшифровке подписи значилось: «Полномочный и личный представитель всего и всех. См. документы в сейфе к-на Мишина П.С.»
У капитана полегчало на душе. Если уж Егор Алексеевич так шутливо подписался, то вряд ли для того, что бы устроить ребятам какую-то невероятную пакость.
— Про довольствие я так написал, что б интендантам служба медом не казалась, — пояснил Октябрьский. — Недельку, а то и две, я и сам ребят накормлю, напою и одену, а на большее им пока и деньги-то не нужны будут… Эй, орлы-штурмовики!
Пан и Успенский отвлеклись от своего важного и стратегического ничегонеделания, но, привыкшие уже к разгильдяйству, человек быстро к хорошему привыкает, не стали вставать «смирно» или хотя бы выпрямляться перед начальством, а просто посмотрели на Егора Алексеевича с любопытством.
— Забираю вас с собой, — объявил бойцам Октябрьский. — Все равно здесь вам капитан Мишин жизни не даст, замучает отчетами, будете через неделю выглядеть, как заправские писарчуки с чернильными пятнами на ушах.
Пан осторожно, на пробу, улыбнулся. Успенский же продолжил внимательно смотреть прямо перед собой, будто бы и не о нем вовсе шла речь.
— В казарме что-то ценное осталось? — продолжил Егор Алексеевич. — Сейчас товарищ Мишин вызовет из батальона посыльного с вашим недельным пайком и вещами, можете ему по секрету подсказать, где еще что вашего лежит… Только так, что б я не слышал…
— А у нас только винтовки ценные, — усмехнулся Успенский. — Разрешите личное оружие с собой взять?
— Ну, разве что — на память, — без колебаний согласился Октябрьский. — Вряд ли они вам пригодятся в ближайшее время.
— У нас там деньги местные остались, товарищ Октябрьский, — виновато сказал Пан. — Надо бы ребятам отдать, им же здесь еще жить, только вот… они вроде как трофейные…
— Ну, так подскажите друзьям, где их искать, думаю, товарищ Мишин на эти бумажки не позарится, а солдатам и в самом деле лишними не будут…
Пока Успенский накоротке секретничал с капитаном у дверей, Пан полюбопытствовал:
— Егор Алексеевич, а чем мы будем у вас заниматься? Вещий хотя бы взводом командовать умеет, а я-то — вот только стрелять, да и то пока не очень…
— Очень-очень, — опроверг его самокритику Октябрьский. — А главное, во время. А занятие я вам найду. Думаешь, кто будет с «Мартышкой» работать?
Октябрьский кивнул на прикрытую дверь маленькой смежной комнаты. А Пан неожиданно для себя сморщился, как от зубной боли, когда услышал от московского гостя такое пренебрежительное обозначение мулатки.
— Это ей ваш капитан такой псевдоним дал, — вроде бы, извинился Октябрьский. — А теперь уже никуда не деться, прилипло к языку. Ты хоть понимаешь, что я ничего обидного не имел ввиду?
— Да, то есть, так точно, просто…
Пан не смог выразить свои чувства. Какое-то противоречие бродило в нем, в его отношении к той несчастной сейчас то ли девушке, то ли неизвестному объекту с кодовым наименованием.
Что бы и дальше не смущать парня, Октябрьский обратился к Марте, все это время внимательно наблюдавшей за происходящим, даже помечавшей что-то в крошечной записной книжке маленьким карандашиком в серебряной оправе.
— Как тебе кажется, Марта, мы тут ни о чем и ни о ком не забыли? — спросил Егор Алексеевич. — Со стороны-то всегда заметнее…
— Нет, Георг, — к акценту Марты все уже привыкли, и сейчас уже никто не повернул головы на ужасно смешно выговоренные русские слова. — Остается вопрос с уцелевшим в подвале…
— Это уже не вопрос, — махнул рукой Егор Алексеевич, — подвезут прямо к самолету под видом тяжелораненного для срочно транспортировки. Кто тут разберет, в самом деле мы возим таких на материк или нет.
— Согласна, а персонал? Кто его будет везти?
— Наш доктор и повезет, а сопровождение — вот ребята помогут, — Октябрьский кивнул на Пана и Успенского. — В госпитале он лежал в отдельной палате, охрана — только наружная, вряд ли что смог сказать, да и без сознания он, а товарищ Соболев, как оттуда уходить, ему еще и успокоительного со снотворным вкатил, для гарантии, если вдруг очнется…
— Тогда остается ждать информации от товарища Мишина, — констатировала Марта, вновь что-то отметив в своем блокнотике.
— Кстати, о товарище Мишине и информации… — Октябрьский слегка задумался и спросил Пана: — Ты ничего особенного не чувствуешь? Сам по себе или от неё?
Пан глянул в сторону прикрытой двери в комнатку, где находилась мулатка, и покачал отрицательно головой. Никаких новых или просто усилившихся прежних ощущений не было. «Может, он меня и берет, как барометр? — подумал Пан. — Да вряд ли, я ж только с Шакой связанное чувствую… а про другое — не знаю…»
— Тогда, с вами вопрос решенный, — кивнул Октябрьский, — продолжайте отдыхать, скоро вам о таком и мечтать не придется… А мы пока с Мартой попробуем схемку эвакуации набросать, есть у меня кое-какие мысли на этот счет…
Пан и Успенский дружно кивнули и вернулись к прерванному на несколько минут непривычному для настоящего солдата, но такому приятному ничегонеделанию…
— Ты думаешь, что могут ждать сюрпризы? — спросила Марта у Егора Алексеевича.
— Береженого бог бережет, — пробормотал Октябрьский, — постараемся и мы поберечься от случайностей и злого умысла одновременно…
