Надежда Попова - Стезя смерти
— А ты что же, Гессе — предлагаешь отпустить парня?
— Нет, конечно, — уже уныло отозвался он. — Он не все рассказал, в этом я убежден. Может, Шлаг открыл ему, почему увлекся мистикой, а может, он сам о чем догадывается или что-то еще — но он врет, говоря, что не понимает, в чем дело…
— И? — Керн, упершись локтями в столешницу, чуть подался вперед, глядя на него сквозь прищур, — договаривай, я же вижу… — он усмехнулся, — что и ты сказал не все. Что у тебя на уме? Хочешь разрешения на жесткий допрос? Так?
Курт поморщился, снова потупив взгляд, ковыряя носком сапога камень пола, и, наконец, поднял глаза к начальству.
— Наверное, — нехотя кивнул он. — Если иначе говорить не будет.
— Ну, а если так, Гессе, — предположил Керн. — Ты припрешь его к стенке, и он тебе расскажет, положим, что Шлаг подался в эту чертовщину, прости Господи, чтобы «найти истину, каковой не осталось в проповедях священства и деяниях монархов», как это бывает в девяноста случаях из ста, или вариант — «которую скрывают от народа»; я сам такое слышу полвека своей службы. И что дальше?
— А тот, кто совратил его на это? Его ведь надо найти, он…
— … убийца? Почему?
Курт ответил не сразу; от его пыла, с которым он почти ворвался к начальствующему, мало что осталось, задор миновал, уступив место сомнениям, к коим он и без того бывал излишне склонен и в более ясных ситуациях.
— Но обстоятельства смерти Шлага… — начал он и осекся, увидев, как Керн снова разразился тяжким вздохом.
— Если он упражнялся в мистических занятиях, — напомнил обер-инквизитор почти сочувствующе, — смерть он мог принять от чего угодно.
— Что — суккуб усосал? — бросил Курт с внезапной злостью, тут же прикусив язык, однако начальство, похоже, свой гнев излило на первых минутах беседы и теперь было расположено к снисходительности.
— Да хотя бы, — улыбнулся Керн, пожав плечами. — Как знать, что́ именно из всей этой писанины его заинтересовало. Ты сам-то хоть что-нибудь из этого читал?
— Да. Всё.
— Значит, должен понимать — то, что ты сейчас высказал в качестве шутки, вполне может иметь место как правда жизни. Вот так-то.
Курт умолк вовсе, понимая, что больше ему сказать нечего, что по всем правилам логических рассуждений Керн прав, но никак не мог просто развернуться и выйти, все еще тщась подобрать слова, дабы разъяснить начальству свои сомнения. Выждав с минуту, тот снова взял со стола два листка со списками именований книг, глядя в строчки задумчиво, и, наконец, посмотрел подчиненному в лицо.
— Думай, Гессе. Или приглашай к дознанию старших; расследование — не поле для состязания, и твое ярое желание выказать, на что ты способен, делу не поможет.
— Вопрос не в самолюбии, — возразил Курт твердо. — И я бы не отказался от помощи, но ни Дитрих, ни Густав попросту сами не знают, чем могут мне помочь, потому что не видят дела; а я вижу. Никто не заметил причин к самому́ даже началу этого дознания, а я заметил. И сейчас никто не видит, куда идти и что делать, даже…
Он запнулся, и Керн с усмешкой склонил голову набок, заглянув ему в глаза:
— Ну? «Даже вы», хотел ты сказать?
— Да, хотел, — поколебавшись мгновение, кивнул Курт решительно.
— А ты знаешь, что делать? Кроме того, чтоб подвесить переписчика?
— Знаю. Надо поговорить еще раз с соседями и другом Шлага, со студентами с богословского факультета, узнать, не заводил ли он пусть не дружбы, но короткого знакомства с кем из них. Быть может, вы и правы, может быть, и не человек повинен в его гибели, но я хочу знать, не предполагать, не догадываться — знать! что загадочный третий в этой истории виноват лишь в том, что подтолкнул его к мысли прочесть пару любопытных книг. Или — что прав я, пусть и частью, и этот третий… так скажем… виновен в сознательном и умышленном направлении бывшего секретаря на опасный путь. Или я все же прав всецело, и он убрал соучастника своих таинств, потому что тот стал сверх меры неосмотрительным. Или по еще какой причине.
— Бог с тобой, действуй, — махнул рукой Керн, снова бросив перечни книг на стол. — Это, конечно, до сей поры не видано, чтобы следователи второго ранга были на побегушках у новичка, однако не стесняйся обратиться к старшим. Пусть эта jugum impiorum[89] поможет если не дельными мыслями, то хоть исполнением, если тебе взбредет какая идея. Посмотрю, в самом деле, на что ты способен и прав ли был твой наставник, ставя такую лестную пометку к твоим рекомендациям.
— Но мне все равно нужно дозволение на жесткий допрос Отто Рицлера.
Керн вздохнул, разведя руками и отмахнувшись от него разом, и кивнул:
— Ну, что ж… «Necessario recurrendum est ad extraordinarium, quando non valet ordinarium[90]»; так?..
— Это — «да»?
— Да. Если сочтешь нужным. С двумя условиями.
Курт покривился, переступив с ноги на ногу, и пробормотал едва слышно, не удержав раздражения:
— В этом я и не сомневался…
— А ты что думал? — вскинул брови тот. — Что я вручу тебе ключ от подвала со словами «у вас два часа, развлекайтесь»?.. Два условия, Гессе, и это не обсуждается. Первое. При допросе должен присутствовать Густав или Дитрих.
— Это в порядке вещей, — согласился Курт. — В этом нет ничего особенного.
— Хорошо, что ты это понимаешь. И второе. Протокол допроса. Без сокращений, детальный, четкий, внятный. Понял меня, Гессе?
— Да, — кивнул Курт с облегчением; требования Керна были вполне благоразумны, не оказавшись, вопреки его опасениям, чем-то неисполнимым и необычным, употребленным лишь к нему — начальство лишь дало понять, что не дозволит ему пренебрегать установленными предписаниями. — Это все? Я могу идти?
Керн лишь молча отмахнулся, с заметной усталостью прикрыв глаза, и он поспешил удалиться, дабы не дать возможности припомнить новую тему к разговору, однако все же не сумел выйти ранее, чем уже в спину настигло:
— Жду письменного отчета к утру.
Курт остановился на пороге, неспешно развернувшись; секунду раздражение противоборствовало в нем с чувством такта, предписанного при общении с вышестоящим и вколоченного годами дрессировки в академии, но, в конце концов, победила злость.
— В скольких экземплярах? — уточнил он язвительно; Керн нахмурился:
— Хочу задать тебе вопрос, — оповестил обер-инквизитор, глядя недовольно из-под насупленных бровей. — Сколько времени ты провел в архиве этой зимой? Ну, — подстегнул обер-инквизитор, не дождавшись реакции от растерявшегося подчиненного, — я задал вопрос, Гессе. Не слышу ответа.
— Я не помню… Много… — пробормотал тот, пытаясь осмыслить, чем ему грозит столь внезапный интерес начальства.
