Томас Уилер - Арканум
– За что ты меня наказал? – Она повторила фразу с жутким подвыванием.
– Оставь меня в покое! – рявкнул он. – Ты собиралась донести. Разве не так?
Она двинулась к нему, покачиваясь и делая странные движения, как заводная игрушка.
– Отойди!
– Почему ты это сделал, Дариан?
– Потому что ты не хотела меня полюбить, – наконец признался он.
– Ты убил меня за это? – удивилась она.
– И за предательство тоже! – прокричал Дариан, зажимая ладонями уши. – Да, Эрика, я тебя убил. А теперь убирайся!
В следующий момент сестру разорвали гигантские невидимые руки. Торс гулко стукнулся об оконную раму, оставив на стекле кровавый след, а ноги шмякнулись о стену и сползли на пол.
Вопль Дариана слился с раскатами грома. В конце коридора стоял озаренный зеленым сиянием призрак. С его плаща стекала дождевая вода. Дариан вскинул руки, заслоняясь.
– Дариан, я же тебя предупреждал, – произнес призрак рокочущим голосом, приходящим словно с небес. – Предупреждал о цене, которую придется заплатить…
– Это ты… Дюваль? – в ужасе прошептал Дариан.
Призрак медленно приближался.
– Зачем ты украл книгу, мерзавец? Ведь она тебе не поможет.
– Убирайся!
– Теперь ты ответишь за все свои чудовищные преступления…
Голова Дариана задергалась.
– Я сказал, убирайся!
Призрак уже был рядом, возвышаясь над ним.
– Жертвы будут отомщены…
И тут стены сотряс грохот.
– И ты заплатишь за все своей нечистой душой! – прорычал Дюваль, перекрывая шум.
С крыши на цепях быстро спустилась платформа и остановилась на уровне окна. Сверкнула молния, осветив покачивающиеся на крюках окровавленные крылатые тела. С неба начали падать еще тела, одно за другим, сопровождаемые раскатами грома и криками Дариана Демаркуса. С грязных бинтов на оконные стекла стекала кровь.
Пространство вокруг дома огласилось колокольным звоном, похожим на церковный, но не столь благозвучным.
Призрак Дюваля сбросил плащ. На груди у него висело обсидиановое зеркало Джона Ди. Звон колоколов возбуждал в зеркале вначале рябь, а потом перед объятым ужасом Дарианом возник чуждый мир. Странные светящиеся жилища в долине, окруженной зубчатыми горами под оранжевым небом с четырьмя лунами. Появился город, а в самом центре пирамидальный храм, грандиознее египетских пирамид. Туда с тяжелыми вздохами входили фантастические существа и каким-то образом втягивали за собой Дариана. Внутри было сумрачно и влажно. что-то шумно дышало. Огромное, распухшее.
Постепенно Дариан различил форму этого гигантского существа. Оно отдаленно напоминало человека с желтой, ноздреватой кожей. Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел мясистые губы и жуткие застывшие глаза.
Голиаф…
Дальше Дариан уже перестал что-либо воспринимать, потому что взорвалась голова, а следом остановилось сердце. Закатив глаза, он рухнул на каменный пол огромного холла. Призрак Дюваля застыл над распростертым Дарианом. За окном на крюках покачивались погубленные им ангелы.
Дождь стихал. Гроза уходила.
* * *Моррис стоял в темном танцевальном зале, целясь из ружья в шторы. Сзади раздалось мурлыканье. На столе лежала свернувшись гибкая женщина, похожая на кошку. Она посмотрела на Морриса и протянула руки. Он шагнул к ней, вспомнив свою детскую «любовь» к кошкам. В ладонях у нее что-то тускло засветилось. Она дунула, и Морриса окутала удушающая пыль. Глаза и горло обожгло огнем. Он начал кашлять, и вдруг за его спиной раздвинулись шторы. Кто-то очень сильный схватил Морриса одной рукой за промежность, а другой сдавил шею. Первый раз в жизни его подняли в воздух.
Гигант швырнул Морриса в окно танцевального зала с такой легкостью, что тот даже не успел вскрикнуть. Огромное тело выбило раму и полетело вниз. Ветер приятно холодил обожженные щеки. Внизу крутилась земля, готовая его встретить. Моррису показалось, что он летит очень долго. Наконец сильный удар о бетон вызвал резкую вспышку боли.
И через мгновение все закончилось.
На первом этаже кипела работа. Двое в черном из команды Себастьяна склонились над телом Эрики Демаркус, плавающим в луже кукурузного сиропа. Акробат Попо, карлик Брюс и Лавкрафт, управляющие призраком Дюваля, разбирали снаряжение. Лавкрафт еще ухитрился вести звукозапись с помощью придуманного им диктофона и специальной трубы.
Вошел Дойл.
– Запись получилась?
– Думаю, да, – ответил Лавкрафт, похлопав ладонью по диктофону.
За окном убирали манекены, изображающие тела ангелов. Они были сделаны из вымоченных в сиропе картофельных мешков.
– Ну как? – воскликнул Себастьян Алоизиус. – Правда, получилось не хуже, чем в «Принце крови»?
– А что с этим санитаром из лечебницы «Беллью»? – спросил Дойл.
– Он выпал из окна, – промолвил Отто.
– Все прошло замечательно, Артур, – заявил Себастьян. – Это надо отметить.
– Нет, мой друг, праздновать еще рано, – возразил Дойл, вглядываясь в мертвое лицо ДарианаДемаркуса. Под подошвой что-то хрустнуло. Он поднял ногу и увидел осколки голубого монокля.
Лавкрафт надел знаменитую костяную рукавицу – Раковину Элтдауна, – повернул барабан на управляющем устройстве и внимательно изучил заплясавшие в воздухе символы.
– Есть что-нибудь? – спросил Дойл.
– Нет. – Лавкрафт перестал вращать барабан и снял защитные очки. – Все чисто.
– Значит, мы можем известить соратников об успешном завершении операции.
ГЛАВА 41
К вечеру похолодало. Внизу в длинных церковных коридорах постанывал ветер, а здесь, на башне собора Святого Патрика, было тихо. Эбигейл посмотрела вниз на особняк Вандербильта и перевела взгляд на площадь. Там внизу копошились маленькие люди. Сновали туда-сюда, как муравьи. Кто в трамвае, кто в конном экипаже или в машине, а кто пешком, подняв воротник. Она попыталась сосчитать, но быстро сбилась. Их, наверное, были сотни, да что там, тысячи. И у всех какая-то цель. Почти каждый имел родственников, и уж точно каждого из них родила мать.
Эбигейл вспомнила жену Гудини. Нет, эти чувства были ей неведомы. Она не знала, каково это вот так любить и быть любимой. Когда ради тебя готовы пожертвовать всем. Взять хотя бы Говарда Лавкрафта. Он, несомненно, в нее влюблен, а она отвечала презрением. И не только ему, но и всем, кому была дорога до сих пор. Уж как ее любила Джудит, а она ей грубила. Убегала из приюта, воровала, лгала, обвиняла тех, кто ее любил, во всех своих несчастьях, срывала на них злость. И все потому, что она другая. Никто из этих людей внизу не осознает своего счастья. Эбигейл не задумываясь поменялась бы судьбой с любым. Ведь запах родного дома, звук маминых шагов в тапочках, когда она поднимается по лестнице поцеловать тебя на ночь, – это такое сокровище. Она завидовала их разговорам за ужином. «Дорогой, как дела на работе?» или «Маргарет, что интересного в школе?» Она завидовала даже сиротам, у которых все равно когда-то были матери. Завидовала даже отъявленным тупицам.
