Владимир Романовский - Валька
И все-таки научилась кое-чему. Бомж начинал приставать к прохожим с просьбами всякий день около полудня. Через пару часов делал перерыв, а выручку отдавал Вальке на хранение, заначив себе купюру на пиво. (Несколько раз его били нищие, на территории которых он промышлял, и требовали деньги, но почти всегда находили только эту одну купюру на пиво; так что в этом Валька оказалась ему полезной). Он никогда не помнил, сколько именно он собрал и когда – и Валька две-три купюры засовывала себе в носок почти всякий раз. И придумала себе тайник – в дупле старого дерева как раз над виноградниками. «На черный день» – говорила она себе, не очень понимая, что это такое – черный день.
Всякий день Валька находила случай помыться. Без мыла и без мочалки; часто в соленой морской воде – но мылась. Ежедневный душ – стандарт, от которого она, отставная спортсменка, не хотела отвыкать. Возможно, отвыкла бы со временем, но бомж через три месяца умер – как-то ночью просто перестал дышать. А еще через три дня Вальку обнаружил Гусев.
***
Пока она плескалась у колонки, Гусев проявил галантность – забежал в каморку, сдернул с крючка свой чистый халат, и вернулся, и когда Валька закончила омовение и хотела уж было надеть на себя то, что когда-то называлось спортивным костюмом, Гусев, оказавшийся рядом, накинул ей халат прямо на голые плечи.
– Кроссовки и эту гадость выкини в мусорное ведро у входа, – велел он.
Дома у него нашлась копченая рыба, а также картошка и лук. Холодильника не было. Он быстро соорудил ужин, пока Валька сидела на постели – стульев и дивана в каморке тоже не было – и смотрела, как он готовит.
– Мне на работу, – сказал он, когда они поели. – Вернусь к утру. Ты пока поспи. Завтра купим тебе какую-нибудь одежку.
– Платье? – вырвалось у Вальки.
– Платье? – Гусев нахмурился. – Ноябрь на дворе.
– Тепло.
– Не очень. А вдруг холодно станет?
– Я перетерплю.
– Хорошо, купим все, что хочешь.
И Гусев ушел сторожить склад.
Спать Валька не собиралась. Слишком много впечатлений. Во-первых, она сидит чистая, в чистом халате, на чистой постели, и кругом ничем особенным не пахнет – первый раз за несколько месяцев. Во-вторых она зачем-то понадобилась приличному человеку – Гусеву, которого никак не может вспомнить. Он говорит, что они вместе росли в приюте и в школу ходили. Не помнит этого Валька! Многих одноклассников помнит, а Гусева нет. Ну, может вспомнит еще. В третьих, она, наверное, ему понравилась. Он, Гусев, парень симпатичный, мог и получше бы себе найти – Валька привыкла к тому, что спать, в виду ее некрасивости, хотят с ней только тренеры и бомжи. Но, наверное, сердцу не прикажешь? А уж Валька-то умеет быть благодарной. Она его очень любить будет, если он ее не выгонит. Хорошо бы было, если б не выгнал. Все-таки не умеет она одна, попробовала – не получилось, трудно очень, все-таки лучше с мужчиной.
Уснула она сидя, и уже во сне завалилась набок, ноженьки подтянула, и засопела.
Иногда она открывала глаза и порывалась вставать, но ощущение безопасности, истома, усталость, тепло – все вместе, не давали ей подняться. Пришел Гусев и не стал ее тревожить. Выходил помыться, что-то готовил, ел, пил, снова выходил, возвращался, потом прилег с ней рядом и вроде бы даже поспал, потом снова встал, оделся, и снова ушел.
Проснулась Валька внезапно, села на постели. Голова была тяжелая, во рту гадостно. Гусев сидел на полу у стены и возился с новым, только что купленным сотовым телефоном, что-то там высматривал в нем, важное. Валька спросила:
– Это сколько ж я продрыхла? Ты уже вернулся с работы?
– Двое суток, – откликнулся Гусев.
– Ой, – сказала Валька.
– Храпишь ты как слон. Жрать хочешь?
– Хочу.
– Кофе будешь?
– Буду.
Оказалось, он купил ей платье. Цветастое, похожее на балахон. Но все равно платье. И кроссовки купил, правда, на размер меньше, чем нужно. Нога у Вальки была большая. Платьев Валька не носила с тех пор, как в школе ее тренер заметил. То тренировочный костюм, то шорты, то джинсы. Зеркала – такого, чтобы можно было себя целиком в нем разглядеть – в каморке не было. Но Валье все равно понравилось платье – она в нем поворачивалась то так, то эдак, привставала на цыпочки, разводила руками. Гусева это не впечатлило.
Любовниками они стали через пять дней после этого. Никому не нужные, выброшенные из жизни, они друг другу подходили. Благодарность переполняла Вальку, она искренне и крепко обнимала Гусева, целовала его, хотела, чтобы ему было очень хорошо. Он сказал:
– Нежнее, нежнее. Ты меня задушишь.
– Вот так? – спросила исполнительная Валька.
– Да, так.
Слезы благодарности навернулись на Валькины узкие глаза, а через несколько минут она стала женщиной. Она даже испугалась слегка. Гусев не совсем понял, что произошло. У него до этого в жизни были всего две женщины, и обе неопытные.
На следующее утро после этого Гусев вернулся в каморку и Вальки там не нашел. Подумал – ушла Валька. Сука неблагодарная. Ну и черт с ней. Но Валька вернулась через два часа, с сумками. В сумках были – занавески, какая-то кухонная утварь, фарфоровый слоник; а за спиной Валькиной висел на ремешках раскладной стул. Гусев ничего не сказал, а Валька стала хлопотать по хозяйству, украшать каморку, которую теперь считала домом. На следующий день появился еще один стул и столик. Крепления для занавесок Валька прибила сама, и стену побелила, и умывальник повесила старообрядный над ведром в углу, и мыльницу приспособила рядом. Появилась швабра, и химикаты в коробках – Валька драила пол.
– Лучше ноги побрей, – заметил ей Гусев.
Исполнительная Валька сходила (не сбегала – бегала она в самых крайних случаях; не умела и не любила бегать, крупная, неповоротливая, тяжелая) – сходила в магазин, купила лезвия (свои лезвия Гусев ей трогать не позволил), и побрила себе ноги и подмышки. Еще через пару дней в каморке возник телевизор – последняя покупка. Деньги в Валькином тайнике кончились. Гусев опять ничего не сказал, но на следующий день у него был выходной, и он повел Вальку в центр, в универмаг на площади, и там велел ей выбрать себе туфли и еще одно платье, а когда она стала говорить – «нравится, конечно, но дорого очень», сказал, что это не ее забота, и купил и туфли и платье, а себе купил дорогой костюм, в пять раз дороже платья и туфель.
– Это для дела, – объяснил он. – Встречают по одежке. Тебе вещи для красоты, а мне для дела, Валька. Не переживай. Будет и на нашей с тобой улице карнавал не хуже бразильского. Есть у меня на примете кое-что.
Валька стала примерять платье и долго в нем вертелась перед зеркалом. Надела и туфли – и, привыкая к своему отражению, начала себе нравится и прощать недостатки. Гусева это слегка умилило, и он даже подумал – не подхватить ли ее на руки, не крутануть ли вокруг себя? Но решил, что если сделает это, то либо сломает себе позвоночник, либо наживет грыжу. Фигура у Гусева была вовсе не атлетическая. Обычную женщину он поднять мог бы запросто, ничего сложного. А ширококостную, крупнозадую Вальку – побоялся.
