Макс Фрай - Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля
И вот тогда ты шагнула ко мне и на секунду прижалась губами. Твой язык стремительно, почти неосязаемо, коснулся моего нёба.
Потом ты отстранилась и выпихнула меня. Перед тем как закрылась дверь, я увидел: ты не улыбалась.
Да, не так уж важно, кто там у нас герой. Мог быть и клаббер, и театрал. Клаббер, наверное, курил бы вместе с Лисой траву (и у нее был бы где-нибудь пирсинг, даже немного жалко, что я отменил этот вариант), а театрал мог бы пить тот же самый ядовито-оранжевый ликер. Ну а все остальное - богатые погибшие друзья, разговорчивые эгоцентричные девушки, чулки на кружевной резинке, полуночные телефонные звонки - ну, это уж точно могло быть у кого угодно. Со всеми случалось, если честно.
Но мне по-прежнему кажется, что с кино этот сюжет сочетается лучше. Скажем, если бы герой был вечно укуренный, с самого начала было бы понятно: ничего такого с ним не было, вся история ему померещилась или там - выдумалась.
Так что пусть уж останется ЦДХ и этот вымышленный черно-белый фильм.
Мне кажется, сюжет "Возвращения фройляйн Фукс" чем-то напоминает "Головокружение" Хичкока. Мертвая женщина возвращается, чтобы погубить героя, - или ему только кажется, что вернулась именно фройляйн Фукс, или фройляйн Фукс не умерла, или ее вообще никогда не было.
Я хочу спросить тебя: ты понимаешь, что там случилось за эти тринадцать лет? Ты расскажешь мне? Я слишком долго не видел тебя все эти годы, я слишком долго смотрел на тебя сегодня, я совсем запутался, расскажи мне - что там случилось, куда ты исчезла, почему мы так давно не виделись?
Я хочу спросить об этом, но только шепотом говорю: iЛиса, это в самом деле ты?i - и тогда ты сжимаешь своей белой рукой мою. Прохлада твоих пальцев - такая же, как много лет назад. Ты по-прежнему смотришь на экран, и я вижу только половину улыбки, игривой и грустной. Твоя рука соскальзывает на мое бедро и медленно пробирается к паху - тем же маршрутом, что тринадцать лет назад.
Ты помнишь, я не стал звонить тебе на следующий день, но через два дня мы все равно встретились в Музее кино. Ты села рядом со мной, и, честное слово, я не помню даже названия фильма - только профиль в полумраке, рыжие всполохи волос, прохладное касание твоих пальцев; возбуждение, изнеможение, дрожь. Ты не дала мне дотронуться до тебя, раз за разом решительно отстраняла мою руку, потом нагнулась так, что волосы коснулись моей щеки, и прошептала: iты хочешь меня?i Я прошептал в ответ: iда, а ты разве не видишь?i - и тогда ты улыбнулась и сказала: iэто хорошо.i
Ты была права: это было хорошо.
Я хорошо помню - и сегодня даже не пытаюсь прикоснуться к тебе. Закрыв глаза, я вспоминаю объятия на заднем сиденье такси, поцелуи в медленно ползущем лифте, одежду на полу спальни, твою матовую наготу, прохладу твоей кожи, усталые глаза на старых фото.
За эти годы я не раз пытался понять: что я сделал тогда не так, почему эта ночь так и осталась единственной. Мне кажется, однажды я даже спросил об этом - ты только улыбнулась, приложила палец к губам и сказала: я слишком хорошо к тебе отношусь.
Тогда я вспомнил, как ты улыбалась той ночью - и понял, чт[о?] ты говорила мне этой улыбкой: я знаю, я красива и умна, я сексуальна и раскованна, я знаю, что ты можешь полюбить меня, - но я ничем не могу тебе ответить. Моя красота и мой ум не принадлежат мне, я не могу разделить их с тобой. Моя любовь сама по себе, она - не моя, она не принадлежит мне - я не могу ответить на твою. А если так, чего стоит моя сексуальность и раскованность, что ты будешь делать с ней, что ты будешь делать с моим красивым телом, с моими рыжими волосами, прохладной кожей, опухшими от поцелуев губами?
Той ночью твоя улыбка словно говорила мне: посмотри, все это не принадлежит нам, все это происходит не с нами, мы только выполняем фигуры причудливого танца, обними меня, назови по имени, поцелуй и скажи, что любишь. Но это не ты любишь и не меня ты любишь - потому что меня здесь нет, разве ты не видишь?
Той ночью ты улыбалась, словно хотела сказать: ты хороший человек, мне неловко говорить тебе это. Но извини, мне нечего тебе предложить, нечего отдать взамен - и потому я не хочу ничего брать: ничего, кроме привычных касаний, объятий, поцелуев; кроме разменной мелкой монеты одноразового секса, кроме заученных движений, колебаний, содроганий; кроме обычных мизансцен, давным-давно отрепетированных перед усталыми глазами чужих черно-белых фото.
Я вспоминал рассказы о мужчинах, сходивших по тебе с ума, - и впервые в жизни почувствовал себя героем старого нуара. Как смешно: ты была роковой женщиной, но ничего от меня не хотела: ни денег, ни преступления, ни предательства, ни секса. Наверное, у тебя для этого были другие мужчины.
Я был не нужен тебе. Ты слишком хорошо ко мне относилась.
Я решил, что больше не буду звонить. Ты позвонила два-три раза - и опустилось безмолвие, как в немом фильме без тапера.
Я знал: ты не любишь звонить первой.
Не помню, в каком году это случилось. Кажется, еще до гибели Стаса, - да, точно, мы же с тобой никогда не говорили о "Криминальном чтиве". Об исчезновении Вадима и смерти Стаса тоже не говорили ни разу.
Мы вообще редко говорили о смерти - все больше о кино и о сексе.
Смерть и секс - главные темы нуара. Старый фильм фон Геля - не исключение: я успеваю открыть глаза и увидеть развязку.
Зритель всегда знает: не следует идти на зов фам-фатали. Герой тоже об этом знает, но в отличие от зрителя, укрытого спасительным сумраком кинозала, герой - пленник черно-белого экранного мира, он не может выбирать.
Но и у самой фам-фатали, зловещей роковой женщины, тоже нет выбора: с виноватой улыбкой она идет навстречу своей судьбе и ничего не может поделать: она такая как есть, красивая, одинокая, несчастная. Она не может измениться, хотя понимает - ничего хорошего не выйдет из ее бесконечных романов, увлечений и любовей.
В конце концов всем персонажам фильма нуар достается единая эпитафия: Der Ende, The End, La Fin. Последний кадр - их надгробная плита; свет в зале - чистый свет, посмертное приветствие для умерших черно-белых теней.
Когда-то призраки селились в заброшенных замках, оставленных домах. Для погибших героев нуара нет лучше места, чем опустевший кинозал.
И вот, значит, они встают. Безымянный герой снова смотрит на Лису, думает: неправда, что рыжие стареют быстрей, неправда, что тонкая сухая кожа идет морщинками, а волосы теряют былую яркость.
Они идут к выходу, друг за дружкой, по узкому проходу. Он смотрит на ее силуэт, и ему кажется: даже юбка не изменилась, тот же фасон, та же длина. Чуть приподними - появится узорная резинка чулка, полоска матовой кожи, черные переплетения кружев.
