Юрий Леж - Перевертыш
— И все равно… — заупрямилась Марта.
— Не умножай сущностей без необходимости, — Егор Алексеевич задумчиво потер переносицу. — А тут и сущностей-то всего раз-два — и обчелся…
* * *Через три часа стихийно организовавшаяся при «личном представителе» бригада плотно отобедала, даже приняла перед едой по сто пятьдесят граммов коньяка — не пьянства ради, а здоровья для. Потом припрятала потщательнее накопившиеся трофеи и боевого выхода к океану, и уцелевшие после кровавого налета на комендатуру «друга Мартышки», и более ранние, обнаруженные при проведении операции «Бордель». После обеда вся бригада, в полном составе, обсудила с комендантом основное расположение и передвижения войсковых частей при подавлении внезапно возникших беспорядков в городе. Как выяснилось из непрерывных донесений городского особого отдела, вокруг дворца начали усиленно накапливаться протестующие с самодельными плакатами, по внешнему виду — не вооруженные, то есть, без винтовок и дробовиков в руках, но настроенные кем-то очень агрессивно.
Студенты и студентки, поддержанные чернокожей криминальной молодежью с окраин, громили витрины дорогих и не очень магазинчиков, поджигали стоящие на проезжей части, брошенные перепуганными владельцами, автомобили, горланили какие-то песни и невнятные лозунги. Вообщем, вели себя, как и положено буйной, хмельной толпе, подогретой умелыми провокаторами или организаторами беспорядков. Людей средних лет, рабочей внешности среди них замечено не было, разве что, совсем уж опустившиеся личности неприглядного вида мелькали иной раз в толпе.
Скопившаяся на небольшой площади перед бывшим губернаторским дворцом часть погромщиков и протестантов пару раз попробовала подойти поближе к металлической ограде придворцового парка, но бойцы из запасного полка очень решительно, пусть и без жертв, обстреляли смельчаков из ручных пулеметов, старательно пуская пули над самыми головами, так, что бы свист их был хорошо слышан. На большую часть толпы это подействовало отрезвляюще. А еще более они отрезвились, когда узнали о быстром и беспощадном расстреле группы, попытавшейся проникнуть в парк с тыла. Там два десятка студентов, вооруженных бутылками с бензином и пистолетами, да еще и нюхнувшими для храбрости то ли кокаина, то ли чего-то похожего, пропустили в парк и — двумя длинными очередями уложили всех, добив уцелевших и раненных выстрелами в затылок. И хотя свидетелей этого расстрела не было, слух о нем быстро разнесся сначала по площади, а потом и по всему городу. Видимо, организаторы беспорядков просчитались, поставив наблюдать за этой группой людей невыдержанных и нервных. Впрочем, от увиденного расстрела кто хочешь станет нервным, если не прошел перед этим несколько лет кровавых, беспощадных войн на Западе, Ближнем Востоке, Маньчжурии и здесь, за океаном.
Как-то незаметно с площади исчезли все, кто поумнее, потрезвее, постарше, оставив буянить и вопить почти подростков, едва преодолевших, а то и не успевших еще преодолеть порог призывного возраста. Но кроме воплей и швыряния камнями в стены и окна окружающих площадь домов это сборище малолеток ничего не предпринимало, видимо, все-таки хорошо сознавая, что полторы тысячи штурмгеверов, скопившиеся вокруг дворца, способны сделать из них кровавый фарш за несколько минут. А такой исход не устраивал тех, кто организовал и подогревал это сборище.
За прошедшие часы комендант снял всех патрульных с улиц города, укрепив оборону стратегических объектов: электростанции, нефтеперерабатывающего завода, аэропорта, — блокировав выходы и выезды из города со стороны негритянских кварталов силами армейских частей, временно подчиненных ему. Рассуждая здраво, сейчас можно было спокойно попивать чаек или коньячок и дожидаться, пока у протестующих не окончится спиртное и «революционный» запал, потому как судьба остальных местных жителей, поневоле попавших в переделку, коменданта, да и остальное армейское руководство, так же, как и бригаду московского гостя, не волновало нисколько.
Но неожиданно, побесившись еще часок, студенты выделили из своей среды пятерых представителей, которые с белой тряпкой в руках подошли к ограде и принялись требовать разгоовра с комендантом города для изложения ему своих требований. Им повезло, что местным языком не владел никто из солдат, да и офицеры знали его с грехом пополам, благодаря по выданным еще в начале армейской операции разговорникам, иначе, не сдержавшись от наглости и беспардонности «требований», положили бы парламентеров тут же, возле ограды, парой коротких очередей.
Но так или иначе, двух девиц, одного огромного, двухметрового негра и двух белых парней помельче провели во дворец под солидным конвоем и заставили дожидаться приглашения у кабинета коменданта, в котором сам комендант с утра побывал всего два раза. Первый раз он захватил отсюда все хранившиеся у него карты города и окрестностей, а во второй — приказал перевести всю оперативную связь в дальний, резервный кабинет, где с раннего утра отдыхали, вернувшись из загадочного предрассветного рейда, некие «представители» и начальник особого отдела штурмового батальона капитан Мишин. В этот резервный кабинет вход был закрыт для любого заместителя коменданта, и даже для командиров прикомандированных полков не сделали исключения, с ними комендант беседовал в коридоре.
Когда по телефону коменданту было доложено о парламентерах, он тут же передоложил об этом сидящему за соседним столом Октябрьскому, который, вместе с капитаном Мишиным, пытался составить безопасный резервный маршрут для всей группы к аэропорту. К сожалению, информация из города поступала отрывочная и противоречивая, потому оба руководителя терялись в догадках, что же лучше: пробиться налегке и побыстрее, используя преимущество внезапности, или же прихватить в качестве конвоя штурмовую роту и пройтись по городу огненным шквалом в полной безопасности для себя и для груза. По большому счету, это была игра ума, и Октябрьский, и Мишин занимались ей в частности, что бы скоротать время, потребное на успокоение города. А то, что окончание беспорядков не за горами, чувствовали все, даже приободрившийся комендант, так во время, а главное, непринужденно переложивший ответственность со своих плеч на «московского гостя». Стихийное, порожденное чье-то злой волей и совершенно не подготовленное к длительным действиям безумствование местных хулиганов и люмпенов должно было выдохнуться очень скоро.
Услышавший от коменданта о парламентерах, Октябрьский оживился:
— А что, почему бы не поговорить, лишь бы человечки приличные попались…
