Юрий Леж - Перевертыш
То ли заслышав возню Октябрьского у ведра, то ли уже потому, что время пришло, но следом за «высоким гостем» стали просыпаться и остальные обитатели комнаты, без стеснения громко зевая, кряхтя, потягиваясь, поругиваясь в полголоса, закуривая тут же, не вставая с постели, первую утреннюю папиросу.
Справедливости ради, надо отметить, что за папиросу схватился не привыкший жить в общежитиях и казармах старенький доктор, остальные же пока терпели, дожидаясь общего подъема, одевания, возможности выйти в коридор, а уж там…
Отбросившая всякие намеки на стыдливость в мужском обществе Марта поднялась с постели в одном нижнем белье, по-королевски сморщила носик, проворчала: «Тут есть не хорошо пахнет…», и, сунув босые ноги в сапоги, прошествовала за ширму.
Слегка смутившийся Пан, поспешил открыть настежь пару окон, и сразу в комнату потянуло свежим, совсем не осенним воздухом, запахом зеленеющей листвы и травы, горящих где-то недалеко ароматных сосновых дров.
— Молодец, Пан, — похвалил его Октябрьский, — а то и в самом деле, казармой попахивать стало…
— Так ведь сколько народу набилось, — пояснил Успенский, одеваясь и позевывая, — да еще никто не помылся после возвращения…
— А что же — у вас в батальоне солдаты каждый день моются? — заинтересовавшись, спросил Егор Алексеевич.
— В обычное время — только под душем, — сообщил старший сержант. — Баня раз в неделю, а уж если в боях, то по всякому бывало…
— Про бои и полевые условия я понимаю, — согласился Октябрьский. — А как же вот там, у вас, без водопровода, было душевые-то организовать?
— Водопровод есть, — не согласился Успенский. — Только вода в нем холодная, но воду чуток подогреть и душ-то сделать проще, чем неделю ходить-вонять. Опять же всяких кожных болячек у бойцов меньше…
Давным-давно забывший, что такое рядовая срочная служба в армии, да и никогда не служивший в военное время, Октябрьский с интересом слушал старшего сержанта, излагавшего, как тому казалось, прописные истины заботы о здоровье личного состава, без чего любая служба превращалась в насмешку на самим этим понятием.
Пока они обменивались мнениями, подъем местного «личного состава» и приведение себя в порядок окончился и как-то, не сговариваясь, все собрались возле большого письменного стола, стоящего здесь еще со старых времен.
— Товарищ лейтенант, — попросил Октябрьский Прошина, — не сочтите за труд, пошлите кого-нибудь в столовую за завтраком… или уже за обедом, если точнее сказать… На всех…
— Слушаюсь, — ответил Прошин и собрался было сам отправиться в коридор, как его остановил возглас Марты:
— Что это там?
Девушка в одиночестве сидела на широком подоконнике, попыхивая папироской, и просто смотрела в глубину парка, окружавшего бывшей губернаторский дворец. И вот там, в парке, она и заметила нечто… Привлеченные её словами, все мужчины, кроме Октябрьского, торопливо подошли к окнам.
Среди вечнозеленых деревьев и кустов видно было небольшую группу явно местных жителей. Присмотревшись, можно было разобрать, что там собрались в основном молодые девушки с редкими вкраплениями юношей, пестро одетые, что-то выкрикивающие, то и дело подымающие над головами самодельные плакатики. Но на таком расстоянии, да еще и за деревьями, надписей на маленьких листах ватмана было не видно, даже знающий язык капитан Мишин только покряхтел недовольно, безуспешно пытаясь прочитать хоть что-нибудь.
Откуда-то слева к двигающимся в сторону дворца местным выскочили десятка два патрульных во главе с офицером. Сблизившись, солдаты построились в неровную шеренгу и попытались вытеснить девушек из парка. До окон долетели крики, ругань, женский визг, хотя, как успел заметить Мишин, в прямое соприкосновение с пришлыми бойцы еще не вступали.
— Это беспорядки? Здесь? — слегка презрительно спросила Марта, освобождая место у подоконника подошедшим.
— Да хрен его знает, — высказался Успенский, оказавшийся рядом, — извините, фройлен.
— Не беда в словах, — с милой неправильность простила Марта.
— Этого только не хватало, — проворчал добравшийся, наконец, до окна Октябрьский, наблюдая, как кто-то из солдат дал над головами девушек трассирующую очередь.
Женский визг и вопли усилились, и наблюдающие увидели, как девушки попадали на землю, прикрываясь, как фиговыми листочками, своими плакатиками. Офицер, возглавляющий патрульных, нервно походил вокруг группы лежащих, потом отдал какую-то команду, и возле девушек осталось трое бойцов, остальные, вместе с самим офицером зарысили куда-то за угол здания.
— Бардак в нашем колхозе… — высказался капитан Мишин.
— Ладно, товарищи, теперь у лейтенанта Прошина будет еще одно задание, кроме обеспечения нас обедом, — узнать, что происходит вокруг комендатуры, да и вообще в городе, — сказал Егор Алексеевич.
— Я могу сходить, уточнить, — вызвался капитан Мишин.
— А потом три дня писать отчеты о том, где были, с кем и о чем разговаривали в это время? — язвительно спросил Октябрьский.
— Зачем? — не понял Пан, уже вполне освоившийся при своем низшем звании быть на равных с офицерами и «личным представителем» из Москвы.
Впрочем, освоившись, Пан не зарывался, стараясь соблюдать положенную дистанцию. Просто в разговорах он уже не ждал, когда поинтересуются его мнением, а смело высказывал его, и задавал вопросы, вообщем-то, нижним чинам не положенные.
— А зачем я вас всех сюда собрал и вместе спать положил? — спросил в ответ Егор Алексеевич. — И еще охрану, в лице товарища Прошина, приставил?
«В самом деле, зачем такие сложности, если мы с Вещим вполне могли уехать вместе со взводом в батальон и спокойно выспаться там на своих кроватях», — подумал Пан. Но вслух говорить не стал, сообразив, что его мысли посчитают верхом наивности.
— Да просто для того, что бы потом «высокие» дяденьки из разных проверяющих управлений и отделов не сомневались, была ли от нас утечка информации, или её источник надо искать в другом месте… — пояснил Октябрьский. — Вам же легче будет…
— Обязательно должна быть утечка? — поинтересовалась Марта.
— Обязательно будет, — убежденно ответил Егор Алексеевич. — Но не от нас.
— Вы, Георг, не очень хорошего мнения о своих людях, — с упреком сказала Марта.
— Я очень хорошего мнения, — возразил Октябрьский. — Просто информация — это не слиток золота, который можно спрятать в подвал и забыть про него. С информацией постоянно работают, сталкиваются с ней самые разные люди. Вот потому она и распространяется чаще всего независимо от воли и желания человека.
