Евгений Дембский - Та сторона времени
— Пить хочу, — тихо сказал я. — И закурить дайте.
Ничего не произошло. Меня удивило и одновременно привело в лучшее расположение духа отсутствие микрофонов в камере. Ничто меня так не радует, как чужие ошибки. Может, Клод был прав? Я подогнул ноги, но тут же вскочил и подбежал к стене с едва видимыми очертаниями двери. На мгновение приоткрылось какое-то окошечко, и на пол упала зажженная сигарета, а рядом с ней — маленький бумажный пакетик, наполненный водой. Я схватил сначала сигарету и сильно затянулся. Отвратительный сорт, видимо, какой-то местный. Несмотря на это, я выкурил ее с огромным удовольствием. Окурок я положил на стол, быстро выпил воду, надул пакет и со всей силы ударил по нему. Хлопок, как я надеялся, должен был поднять на ноги наблюдателя. Поиск чужих ошибок приносит мне не меньшую радость, чем делание чего-то кому-то назло. Немного подождав, я разорвал пакет на две половинки, забрался на койку и без труда заклеил мокрой бумагой один из объективов камеры. Хуже было с другим — он находился слишком высоко. Я пытался по-всякому подпрыгивать, но за это время бумага высохла. Пришлось несколько раз на нее плюнуть. Очередной подскок дал желаемый результат. Обе камеры ослепли. Я поискал другие, но, к сожалению, или их не было, или они были спрятаны. Я попытался выломать окошко, через которое упали сигарета и вода, но после нескольких неудачных попыток отказался от этой затеи и вернулся на койку. Долго полежать мне не удалось — дверь тигриным движением прыгнула к стене. Стоявший на пороге выглядел как сицилийский карманник. Я бы так ему и сказал, если бы не двуствольный дробовик у него в руках, так что я не сдвинулся с места ни на миллиметр. Он уверенно вошел в комнату, а за ним еще один, толстяк с пурпурной физиономией. Толстяк подошел ближе, упер руки в бока, поднял брови и внезапно выстрелил мне в лицо чем-то, от чего у меня слезы полились струей, грозившей обезвоживанием организма. Я попытался пнуть его, но он успел отойти, однако не слишком далеко, поскольку ухитрился при этом еще и ударить меня в оба виска. Когда я перестал чихать и кашлять и вытер лицо о матрац, камера уже опустела, что было мне на руку. Я не собирался ни с кем драться, а в особенности с обыкновенными вертухаями. Глубоко вздохнув несколько раз, я обвел камеру взглядом. Бумага с объективов исчезла — они снова насмешливо блестели. Подойдя к столу, я взял окурок, осторожно разорвал фильтр и извлек ленточку из пропитанной запахом никотина пушистой ткани. Разделив ее на две части, одну я приклеил к объективу над койкой. Клейкая смола отлично исполнила роль клея. Со второй частью я подошел к противоположной стене, демонстративно немного подождал, а поскольку никто не пришел, подпрыгнул и уже с четвертого раза попал в объектив. И в самом деле, тренировка — мать успеха. Они пришли через минуту — Сицилиец, Толстяк и Злобный. Последний держал в руке длинную дубинку. Он подождал, пока Сицилиец займет соответствующую позицию, после чего бросил:
— Ты что о себе, хрен этакий, думаешь? На гастроли, мать твою, приехал?
Он весь трясся, видимо, его так и распирало желание меня стукнуть, и одновременно он боялся перестараться. Когда он говорил, у него подрагивала нижняя губа. Толстяк прошел за спиной опереточного Сицилийца и подошел ко мне слева. Я отступил к стене.
— А ну, говори! — тонким голосом заорал Злобный.
— Дерьмо! — фальцетом ответил я.
Злобный дважды подскочил на месте, так что конец его дубинки описал круг. Толстяк сплюнул на пол.
— Ну, ты! — обратился он ко мне. — Подпрыгни еще раз и сними эту дрянь с объективов.
— У него прыгучесть лучше. — Я показал подбородком на Злобного. — Не видишь?
В то же мгновение Злобный бросился на меня. Когда дубинка со свистом начала движение в сторону моей головы, я уклонился с ее траектории. Злобный пошатнулся и заслонил собой Сицилийца. Я с дикой радостью услышал треск ребра, ломающегося под ударом кулака. Злобный пронзительно взвыл. Я схватил Злобного и заслонился его телом. На лице Сицилийца появилось ошеломленное выражение. Толстяк выставил руку и, не обращая внимания на Злобного, выстрелил в меня струей той же дряни, что и до этого. Я закрыл глаза и задержал дыхание, но немалая часть аэрозоля осела на лице. Бросив воющего Злобного, я вслепую отскочил назад, закрыв лицо руками. Толстяк снова выстрелил — похоже, у него был не один литр этого дерьма. Я чихал и плакал, пытаясь одновременно наносить удары ногами и руками. Он ловко уворачивался, и мне не удалось попасть ни разу. В конце концов, видимо устав, он отказался от продолжения драки, и камера снова опустела.
Отдохнув минут десять, я достал из рукава часть спрятанного фильтра и не спеша забрался на койку. Медленно разорвав полоску на две части, я заклеил одной из них объектив. Дверь в камеру открылась, когда я был на пути ко второму. Как я и ожидал, первым ворвался Злобный, не сумев предложить ничего лучшего, чем пинок с подножкой справа. Я пошатнулся, а затем ударил его кулаком сначала в лицо, а потом в живот. Мне нужно было, чтобы он не упал и заслонял меня от огнестрельного оружия, что мне вполне удалось. Развернув Злобного, я придержал его перед собой. Толстяк с Сицилийцем наблюдали за происходящим, стоя в коридоре.
— Ладно. Чего тебе надо? — рявкнул Толстяк.
Такой вопрос не задают человеку, которого собираются отправить на тот свет. Возможно, здесь, в Нитле, проблемы решались иначе, чем за ее пределами.
— Я хочу говорить с шефом этого клуба. Наверняка его заинтересует, что произойдет, если в определенное время я не передам определенного сигнала. Перед этим я еще должен удостовериться, что моих друзей ничто не беспокоит.
Толстяк плотно сжал губы и несколько секунд думал. Потом надул щеки и кивнул:
— Отпусти его, и пойдем.
Я оттолкнул Злобного назад и направился к двери. Сицилиец отодвинулся и пропустил меня вперед. Коридор был узким настолько, что по нему мог пройти лишь один человек в одну сторону. Толстяк почти целиком заполнял собой всю ширину коридора. Я не видел никаких дверей, пока мы не свернули налево. Толстяк остановился у маленького монитора, посмотрел сам, а потом показал на него мне и отошел в сторону, держа в руке обычный «кольт» 30-го калибра. Я посмотрел на экран и увидел сидящего Клода. Вернее, он лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Я отодвинулся от экрана. Толстяк сделал несколько шагов и показал на другой экран. Там отдыхал Ник — то ли спал, то ли великолепно притворялся. Все были живы и держались стойко. Толстяк что-то вопросительно буркнул. Я кивнул, и мы снова двинулись вперед. Коридор несколько раз сворачивал. Здание, видимо, было не маленьким.
