Екатерина Коути - Страшный дар
– Потому что на постоялом дворе не будет места…
– …еще бы, ведь там он поселит свою родню…
– Ты должна признать, Милли, что его тетка была вхожа в дом герцогини Портлендской.
– Служила там помощницей судомойки, – отрезала Милли. – Проходи, Агнесс. Прости, что не могу пожать тебе руку, чернила въелись мне в кожу до костей.
– Н-ничего.
– Не «ничего», а довольно неприятно.
– Я хотела пригласить тебя на прогулку, – начала Агнесс, – но если ты занята…
Милли просветлела.
– Что ты, я с радостью! Разве можно пренебрегать утренним моционом?
– Милли, ну что за глупости! – встревожилась миссис Билберри, преграждая ей дорогу. – Через час приходит портниха.
– Завтра пускай воротится. – Милли уже завязывала под подбородком ленты капора. – И вообще, что за мода такая – венчаться в белом платье? Белый меня полнит. Я предпочла бы розовый или, того лучше, зеленый, вот как у Агнесс. Что, Агнесс, одолжишь мне свое платье? Венчаться в одолженном – добрая примета.
– Не говори так, Милли! Даже в шутку, – одернула ее матушка и закатила глаза. – Зеленый на свадьбе! Я надеюсь, что, если мисс Тревельян почтит церемонию своим присутствием, на ней будет более подобающий наряд.
Агнесс плотнее запахнула шаль и уже собралась спросить миссис Билберри, чем ей не угодил зеленый цвет, как по лестнице кубарем скатились дети. Внося посильную лепту в свадебные хлопоты, они швырялись друг в друга обувью и щедро разбрасывали по полу рис – столь важные обряды лучше отрепетировать загодя. Закатав рукава, вдова нагнулась над визжащим клубком, пытаясь ухватить косичку или вихор, а девушки тем временем выскочили на улицу.
При свете дня Агнесс заметила, что Милли выглядит неважно – ее лицо пожелтело и лоснилось, как оплывающая свеча, а губы распухли, потому что Милли беспрестанно их покусывала. От нее нехорошо пахло потом. Унылый вид Милли, равно как и до неприличия роскошное платье Агнесс, исключали возможность променада по главной улице, но девушек это нимало не огорчало. Яко тать в нощи, они пробирались по задним дворам и узеньким аллеям, пока последний ряд домов не скрылся за густой зеленой изгородью. С нее вялыми пурпурными языками свисали амаранты, и Милли, сорвав соцветие, начала увлеченно обдирать с него мелкие цветки. В народе амарант прозывался «любовь, что кровью истекает», а любое упоминание любви ей, видимо, было ненавистно. И хотя Агнесс не терпелось рассказать, что теперь у нее совершенно точно есть кавалер, и еще какой, ей пришлось спрятать свои чувства, как прикрывают огонек свечи в стылом, продуваемом насквозь коридоре. Вряд ли Милли разделит чужую радость.
– А что не так с зеленым на свадьбе? – затронула она тему, которая казалась ей наиболее нейтральной.
– Почему ты меня об этом спрашиваешь? – вскинулась Милли.
– Ты ведь сама давеча…
– Ах, да. – Девица замялась. – Просто глупое суеверие, и то, что ты его не знаешь, делает тебе честь. Значит, ректор не позволяет прислуге сплетничать в твоем присутствии, не то что в иных домах. Признаться, даже говорить тебе не хочу. Ты посмеешься над нами, сельскими жителями, с вершин своей образованности.
– Ну, скажи, а?
Милли с отвращением растоптала голый хвостик амаранта.
– Селяне считают, что зеленый цвет носят они. Если надеть на свадьбу зеленое платье, они прогневаются и придут за тобой.
– Кто – они?
– Ну, они. – Милли раздраженно пожала плечами, словно «они» было именем собственным. – Добрые соседи.
– Чьи соседи?
– Наши. Добрые соседи или дворяне. А Фэнси говорит, что в Уэльсе их называют «благословение для своей матери».
– Да кого же это – их? – взмолилась Агнесс, но Милли вдруг остановилась и замолчала. На лбу ее жирно заблестела капелька пота, и Милли стерла ее пальцем, оставив на коже грязно-пурпурный подтек, словно синяк.
– Знаешь что, Агнесс? Ты иди вперед, я тебя нагоню, – сглотнув, сказала она. – У меня, кажется, завязка на чулках развязалась. Я за куст зайду, а ты иди.
– Но потом ты мне расскажешь…
– Да, конечно, все расскажу, только ты иди сейчас, пожалуйста.
Деликатно кивнув, Агнесс прибавила шаг и, пока Милли шелестела в кустах боярышника, вполголоса затянула одну из баллад миссис Крэгмор. Все мысли вертелись вокруг загадочных «соседей». Что еще за «они»? Уже не в первый раз она слышит это местоимение, казалось бы, совершенно безобидное, но произносимое смущенно и с оглядкой. Что с ним не так? Знала она и другое слово, вызывавшее похожий эффект. Блудодейство. До сегодняшней ночи она не понимала, что оно значит, но сегодня, кажется, поняла. Когда поцеловала Ронана.
Чувство настолько прекрасное и пронзительное не может не быть грехом. Это как сумма всех земных удовольствий, помноженная на десять.
Быть может, «они» пробуждают в душе такие чувства, а потом уводят за собой…
– Милли! – встрепенулась Агнесс, поворачивая назад. – Ты слышала про Третью дорогу?
Агнесс подошла поближе, стараясь погромче топать и шуршать юбками, дабы предупредить ее о своем приближении – подвязывание чулка дело интимное, не хотелось бы застигнуть ее врасплох. Милли все не отзывалась. Но как только Агнесс прислушалась, то почувствовала, как волосы становятся дыбом, больно натягивая пучок на затылке.
– Милли?
Звуки были такими, как будто кто-то пытается плакать, пока его душат.
Их источником была Милли.
Отодвинув колючие ветви, Агнесс увидела подругу – и отшатнулась. Милли стояла на коленях, согнув в локте левую руку и цепляясь за траву скрюченными пальцами, правой рукой зажимая рот в безуспешной попытке сдержать рвоту, но сквозь пальцы стекала белесая жижа. Капор ее сбился набок, рот был сизым от чернил и «любви, что кровью истечет».
– Что с тобой? Ты чем-то отравилась?
Милли смотрела на нее мутным, тоскливым и таким знакомым взглядом. Только что не рычала.
– Это все чай, который вы пьете! – вскрикнула Агнесс, не зная, то ли поднимать подругу, то ли сразу мчаться за подмогой. – Мне еще тогда его вкус странным показался! Он подкрашен медянкой, я про такое читала, я… я сейчас на помощь позову.
Милли отчаянно замотала головой. С нижней губы свисала, подрагивая, тугая ниточка слюны, но Милли уже ничего не замечала.
– Нет, Агнесс, не зови никого, – хрипела она. – Беги прямо в аптеку и скажи Эдвину… скажи ему, Агнесс… пусть возьмет, что нужно… чтобы моя тошнота прекратилась насовсем.
