Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей
Великим княгиням выдали один паспорт на всех — это, по мнению устроителей, должно было лишить их в будущем возможных имперских амбиций.
Мумию по обыкновению пришлось тащить силком. И, если Ленина увели под «Мурку», то Рамсеса разбинтовывали под зубодробительный саундтрек из немецкого порнографического блокбастера. Делали это два дюжих грача, сам же фараон, понятное дело, распаковываться не желал. Когда бинты, наконец, спали, перед изумлённым взором публики возник образ молодого уборщика мусора Рамиля Бикмансурова из Бугульминского рекламно-фольклорного агентства ЛУКСОР. После того, как фараон явил миру своё истинное лицо, музыку снова поменяли. Однако, татарский народный хит «Салим бабай» имел столь дурную аранжировку, что даже недавний ритмизированный порно-бит «Туда-сюда» казался по сравнению с ним музыкой высших сфер!
Оставшись в одном исподнем, Рамиль какое-то время смиренно плакал. Затем ему вручили новогоднюю маску в виде головы Ибиса в тюбетейке, а ещё рубиновое ожерелье из скарабеев, чтобы все это он мог с достоинством передоверить жертвенному древу. Совершив необходимое, уборщик снова заплакал и пожаловался:
— Никогда ещё человек не был столь прекрасен и совершенен, как во времена Нового Царства!
Ревуна предупредили, что если Рамиль не перестанет «валять Фараона», его вместо бинтов заключат в гипс и навечно установят на входе у одного из скворечников.
Довольно странную игрушку получил Андрей Рублёв. То была фигурка Змея Горыныча в его стандартном трёхголовом виде. Окажись резиновое чудовище у любого из присутствующих, оно неизбежно вызвало бы чувство брезгливого отвращения и природной дисгармонии, но только не в руках создателя бессмертной «Троицы». Как и всё самое прекрасное и доброе, отвратительное и злое также являлось творением Божьим, и важен был лишь контекст. Получалось, что Рублев и был тем контекстом, когда всё ужасное и даже непотребное обретало небесные черты!
Говорить иконописец наотрез отказался, вместо этого потребовал бумагу, где написал, что отныне и вовеки налагает на себя обет молчания.
— Ну да, как бы, не так! — уел его Густав Карлович, — В условиях надвигающейся экологической катастрофы, вы должны решительно отказаться от дерева, как источника художественного промысла.
Рублёв отыскал взглядом отца Никона и решил на время нарушить обет.
— То есть, теперь он рулит?
— Исключительно под строгим контролем Модератора, — успокоил художника Ангел 4.
— Тогда я и фамилию поменяю, — надул губы иконописец.
— Предлагаю — Копейкин, — посоветовал Достоевский. — Как вариант.
— Вариант у вас теперь один! — Густав Карлович протянул Андрею новый паспорт. — У всех и у каждого. Как говорится, помни имя своё!
Немного пощекотал нервы шальной атаман, вместо предложенной ему малахитовой сабельки в хрустальных ножнах, повесивший на ёлку свою собственную голову.
— Сподручнее будет, — молвила голова, сплюнув сквозь зубы. — А то — туда-сюда, туда-сюда, кому ж понравится!
И мат ещё загнула.
Сам же Степан Тимофеевич сильно удивился: во-первых тому, что на фото в паспорте уже без головы был, а во-вторых, что с потерей столь важной для себя части тела, не утратил самою возможность вообще чему-то удивляться!
Таким образом, один за другим перед моим изумлённым взором прошли все участника завтрашнего заседания, внесённые в мой список. Члены будущего ЧК. Черного Квадрата. С новыми паспортами и вечной пропиской в удивительной стране под названием «Очевидное-Невероятное».
Из знакомых оставались только IT — близняшки, Прохор-старец и, наконец, Левша. Происходящее с последним мне лично было интереснее всего, ведь в соответствии со своими новыми физическими кондициями, уж наверняка поменялось и его внутреннее содержание, что непременно должно было быть закреплено в свежем удостоверении личности.
Но давайте с конца. Про Клаву с Линдой то ли забыли, то ли ввиду их всё возрастающей виртуальности не могли взять девчонок голыми руками. А вот Прохор то старец оказался вовсе не таким, каким представлялся. К ёлке пошёл стариком, а вернулся жизнерадостным пацаном с влажными губами и показательной эрекцией. На дереве после него осталась маленькая, со спичечный коробок, иконка пресвятой Девы Марии, не способной дать страждущей душе ничего, кроме платонической любви.
В паспорте Прохора вдобавок к его новому имени сообщалось, что предъявитель сего никто иной, как «Прохор-юнец — каменный конец». Саундтреком же к его выходу послужил нетленный хит прошлых лет «А где же вы девчонки, короткие юбчонки?»
К моменту, когда очередь дошла до Левши, Сакральный Короб был пуст.
— Парень из новеньких, — сказала Арина Родионовна покаянным голосом и смущённо так опустила глаза. Создалось впечатление, будто акулу усадили в кресло к стоматологу. — Мы на него не рассчитывали…
— Нет, нет, Арина Родионовна, — вступилась за Левшу Алконост. — Ошибаетесь! Как раз на него то мы и рассчитывали! И очень сильно! Так что запомните, дорогие мои соплеменники, любые разговоры о том, что мы с вами в клетке — чистый фейк! Вот смотрите — человек прилетел оттуда, словно птица с одним с крылом, подранок той самой цивилизация, которая многим из нас до сих пор снится во сне! И что мы видим? Лев Шаевич, прошу вас, покажитесь народу!
Ну, он и показался. Лев Шаевич, как Лев Шаевич — ни убавить, ни прибавить!
— Как вы себя чувствуете? — осведомился у красавчика Густав Карлович.
— Стараюсь держать себя в руках, — бодро ответствовал Лев Шаевич и для убедительности несколько раз отжался от пола. Тут важно заметить, что делал он это не один, а на пару с присоединившимся к нему главврачом. Завершив разминку, ребята троекратно облобызались. Такая неприкрытая демонстративная близость к самому председателю Консилиума поднимала Льва Шаевича в глазах потрясённой общественности на головокружительную высоту. Я подумал: «А может зря Гагарин подвергает себя такому риску, раз подняться над суетой можно буквально стоя на карачках?»
На ёлку Лев Шаевич водрузил ту самую речную гальку, которую пару часов назад гордо продемонстрировал мне в лифте.
— На свете много великих бриллиантов, — сказал он, прощаясь с камнем. — Санси, Кохинур, Куллинан, Звезда Тысячелетия… Но вот этот лучше всех! И знаете, почему? Потому, что в отличие от прочих, этот сотворён одной левой! Бук-валь-но! Запомните его название — «Левша»!
Ну вот, собственно, я вам описал почти всю церемонию. Из неизвестных мне персонажей, не удостоившихся высших рекомендаций, помимо упомянутой бесстыдницы Евы было ещё десятка два, три, четыре, пять ничем не приметных, похожих, как сны идиота, то ли женщин, то ли мужчин с неизменным тупым выражением райского блаженства, доставшегося на халяву.
После того, как вручён был последний документ, — его Льву Шаевичу, в отличие от прочих, выдавала Старшая Сестра, — всех пригласили к ёлке. Хоровод вышел не такой большой, как ожидалось, зато спаянный и монолитный. За руки держались крепко, словно от этого зависела жизнь каждого из них.
А потом, как и предсказывала Алконост, был дождь, который смывает все следы. В смысле два грача при помощи двух мощных брандспойтов весьма обильно оросили площадь Вздохов очищающими струями канализационной жидкости и всем новопреставленным предложены были слюнявчики с изображением птички киви.
Фокус с брандспойтами, кстати, было обещано повторять регулярно, по четвергам, сами же четверги с этого момента принято было называть «чистыми».
Оркестр утомился и ему дали отдохнуть. Хороводили поэтому под А-капелла.
Запевали все, кому не лень. Попросили Высоцкого, но у того оказалось совершенно нет ни слуха, ни голоса. С прочим бывшими музыкантами вышла та же история и поэтому после нескольких неудавшихся попыток, их оставили в покое.
7.
«ШЕВАРДИНСКИЙ КАПУТ».
Вот мы с вами и подобрались к самому концу. Или началу — тут уж кому как.
Отводив «мусоропровод вокруг тёлки» — так назвал это Павлик Морозов, — и досыта намозолив глотку бессмертными гимнами забытых предков, владельцы новых паспортов, вполне довольные и уставшие разбрелись по своим Палатам каменным. Пионер-предатель был теперь всё время где-то рядом — незримо, но ощутимо. Кто-то пустил слух, что он тоже поменял удостоверение личности и будто бы теперь его звали: по одной версии — Баттиста Мантуанский, по другой — Далай Лама Х IV. Но были и такие, которые считали, что паспортов у него теперь вообще-то миллион и он, будто разбитое сказочное зеркало, нет-нет, да и поражает осколками сердца благопристойных граждан, делая из бедняг монстров и портя их репутацию. Тем же редким счастливцам, коим дано было узреть неуловимый образ Пионера в натуральном формате, одинаково утверждали, что всякий раз при нём присутствовали неизменная банка варенья и коробка печенья.
