Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина
В книжках пишут, мол: «Мозг работал лихорадочно». У госпожи Мельге ничего не работало, в черепе погромыхивал слежавшийся кусок льда, а вот тело жило собственной жизнью. Оно на цыпочках прокралось к двери, прижалось лопатками к стене, стараясь не попадать в тускло синеющий прямоугольник от окна, шагнуло в сторону раз, потом ещё раз – дальше по коридорчику, мимо одной закрытой двери к другой, к комнате, из которой был выход на балкончик над верандой.
Маша, испуганной лошадью косясь на смутный, будто размытый силуэт внизу лестницы, запоздало сообразила, что делает всё правильно: через перила балкона можно перелезть, уцепиться за нижнюю перекладину и спрыгнуть на веранду. Или попробовать спуститься по столбу – всё не со второго этажа сигать.
И вот как только это до неё дошло, паника врезала адреналиновым кулаком так, что во рту стало кисло, а полумрак перед глазами поплыл. И госпожа Мельге, уже совсем ничего не соображая, рванула по коридору, тяжко топая босыми пятками.
Только топот за спиной был гораздо громче, почти оглушительным.
А потом Мария перестала и слышать, и видеть. Пол рванулся из-под ног, опрокидывая на спину, больно ударил по затылку.
***
Над ухом кто-то скулил надрывно, отчаянно и очень нудно. Маша хотела было отмахнуться – ну понятно, безнадёга полная, ничего хорошего нет, но нельзя же так людям на нервы действовать! – вот только не смогла сообразить, где рука и что надо сделать, чтобы её поднять. Пришлось просыпаться, хотя этого не хотелось категорически, потому как там, наяву, ждало что-то дико неприятное. Налоговая проверка? Комиссия пожарной охраны? Павел опять обиделся и теперь надо вымаливать прощение, задабривать подарками и обещать заведомо невыполнимое?
Нет, не то. Точно не то! У Павла же эта… Как её? Никки, о как! А ещё задница, сначала голая, в детских ямочках, а потом обтянутая безупречными льняными брюками…
Ну конечно! Она же, то есть Мария Архиповна Мельге – точно Мария Архиповна, а вовсе не Феофания Инвинидовна, в этом Маша точно была уверена… В общем, она теперь без всяких Павлов, она теперь с Сашей без брюк, но в обтрёпанных шортах, растянутой майке и бандане!
Тогда почему так не хочется просыпаться? Всё же хорошо.
Скулёж не прекращался, зато глаза открылись сами собой и вот тут ужас не просто навалился – Мельге вся стала ужасом, показалось, что её похоронили заживо. Мария забилась, замолотила руками, рывком перевернулась набок и врезалась во что-то лбом с такой силой, что темнота расцвела фейерверком зеленоватых вспышек, зато надоевший до колик скулёж прекратился. А когда огни отцвели, оказалось, что мрак вокруг не такой уж непроницаемый. Да, конечно, темно, но не вот тебе глаз выколи. И никакой могилы, а уж тем более гроба нет, есть только утрамбованная земля вместо пола и, кажется, то ли плиты, то ли кирпичи под ней, а ещё бочка, об которую Мария Архиповна и приложилась кумполом.
От бочки невыносимо несло плесенью и чем-то сельскохозяйственно-прокисшим.
Маша напоследок ещё раз скульнула жалобно – оказывается, это она сама и подвывала в беспамятстве, гадость какая! – и села. Голова закружилась, но не слишком сильно, милостиво отпустила через секунду-другую и Мария сообразила, что оказалась в подвале: большом, с поворотами и углами, с целыми стеллажами самодельных полок, на которых кое-где стояли банки в вековых напластованиях пыли. И бочка тут имелась не единственная, а ещё лари, сундуки, горы какой-то рухляди, снятая с петель дверь, стопкой сложенные оконные рамы и старый-престарый буфет у стены. Под самым же потолком, вполне позволяющим выпрямиться в полный рост, серели слуховые оконца размером с кирпич.
Не Зазеркалье, конечно, и не Кроличья нора, но тоже не плохо.
Вот только госпожа Мельге здесь не просто так очутилась – её сюда бросили. Или сунули. В общем, не по собственной воле она в подвал попала. А вот эта мысль заставила мгновенно вскочить на ноги, вытянуться антенной, до боли сжимая кулаки, вслушиваясь, всматриваясь, внюхиваясь… И ничего не улавливая, кроме ватной тишины, зыбкого сумрака, запаха плесени, подгнивших овощей и мокрого песка.
Маша подкралась к стене, пытаясь выглянуть в окошечко, но увидела лишь траву – слишком высоко строители кирпич вынули, даже если подпрыгнуть, а Мельге немедленно попробовала это сделать, не дотянешься. Вернее, как раз дотянешься, но только пальцами. Вылезти в такие щели, конечно, и думать нечего.
– Эй! – на пробу тихонько крикнула Маша и собственный хриплый, будто сорванный голос показался чужим. – Там кто-нибудь есть?
К счастью, никто не отозвался, а Мария Архиповна с досады прикусила губу едва не до крови. Очень хорошо, коли там на самом деле никого нет, а если всё же есть? Кто-то, по чьей воле она тут и очутилась? Услышит ещё, явится. Маша передёрнула вмиг озябшими плечами и, пятясь, отступила от окна, разглядывая стену, только чтоб не пялиться в окошко, словно даже взгляд мог вызвать того, страшного.
Стена выглядела странно и Мария не сразу сообразила, в чём дело. Просто внизу, у самого земляного пола, лежали очень старые бурые кирпичи, на одном даже наполовину стёртое клёймо темнело. А на них уложили обыкновенные серые силикатные. Мельге задрала голову, разглядывая потолок, который, по всей видимости, был полом того, что наверху. Доски, посеревшие от времени и влаги, но крепкие, как и потемневшие, щелястые брёвна. Да, дом построили на фундаменте старого или потом перестраивали, что ли, а, может, ремонтировали? Только что это давало в её-то, прямо сказать, непростом положении? Ровным счётом ничего.
Зато от этих разглядываний безумно захотелось пить.
– Чёрт! – выругалась Маша сквозь зубы.
Груда тряпья у стены зашевелилась и простонала коротко, заставив Марию Архиповну взвизгнуть пойманным зайцем. Белая, даже в синеву рука отвалилась от груды и откинулась в сторону, словно оторванная, на пол просыпалась копна тусклых рыжеватых волос.
Госпожа Мельге прикусила костяшки, заталкивая истеричный вопль обратно, длинно всхлипнула и крохотными шажочками, по стеночке, но заставила себя подойти к сваленным тряпкам. Правда, не ближе чем на пару метров, дальше ноги идти отказывались напрочь.
– Вы кто? – позвала Маша тряским шёпотом, ненавидя себя за страх и за тошнотное ощущение ночного кошмара.
– Конь в пальто, – вполне внятно ответили тряпки. – Мельге, принеси попить, умираю просто.
– Нету попить, – выдавила Мария, очень стараясь не захихикать – истерика была слишком близко, так близко, что её, казалось, можно рукой потрогать.
– Чего это нету? – разозлилась Ирка. – Минералка в холодильнике, корова! Тебе объяснить, что такое холодильник? Бо-оже, где ж это я вчера так надралась? – томно простонала задушевная подруга.
– На речке, с Тёмой? – всё-таки хихикнула Маша.
– С каким таким Тёмой? Не помню никаких Тём. – Ирка, болезненно охнув, то ли села, то ли вползла по стене. – Башка болит, сил нет.
Это Марию Архиповну как раз не удивило, потому что над левым виском бывшие локоны, превратившиеся в бомжацкий колтун, слиплись сосульками, и даже под налипшим песком было видно, что корка эта нехорошая, бурая, хоть и засохшая.
– Дай посмотрю! – приказала Маша, ходуном ходящей, как у алкоголика рукой откидывая патлы в сторону.
Но ничего особо кошмарного под ними не обнаружилось, лишь длинная, затягивающаяся уже, но грязная царапина, а ещё немалая шишка.
– Чего там смотреть? – возмутилась Ирка, хватаясь за голову и тут же с новым охом отдёрнула руку. – Что там, Маш?
– Боевое ранение, – не без удовольствия объявила Мария Архиповна. – Но, насколько я вижу, жить будешь. Если, конечно, сотрясения нет. А его нет и быть не может, потому что только дамочки с полным отсутствием мозгов соблазняют юных красавцев и тащут их на всякие речки.
– Чего? – вытаращилась подруга.
Да, выглядела она жутковато и вовсе не авантажно. Рожа грязная, в потёках размазанного макияжа, да ещё, кажется, припухшая. А под глазами, между прочим, морщинки. Соблазнительница! Растлительница, чтоб вас всех!..
