Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас
Перед ними, меньше чем в сотне метров, полуразвалившийся дом как будто ждал их.
Они были у цели.
Марианну окончательно достала вся эта катавасия. Она раз за разом повторяла это Белому, пока он тащил ее за руку сквозь ледяной и вонючий лес, но добилась только того, что у нее заболело горло, а Белый все равно не отвечал, так что она, в конце концов, замолчала и только переставляла ноги.
Они шли несколько часов, и она начала уставать. Усталость имела свои преимущества: она меньше думала, а чем меньше думала, тем меньше злилась. Усталость свела ее к простейшему выражению своего «я»: она была просто организмом, действующим, чтобы поддержать свою структуру.
— Мне очень холодно, — услышала она себя в какой-то момент.
Белый остановился, потрогал ее шею, руки.
— Ты закоченела.
Он отдал ей свой свитер и куртку. В темноте его шерсть выглядела почти блестящей.
Это была их единственная остановка. Потом они еще долго шли, пропустив вперед Серого и Черного, она слышала их осторожные шаги, но не видела их.
И наконец они вышли на поляну.
И она увидела дом.
Черный не стал выходить из-за деревьев, он держался в тени, скрытый сумраком леса. За его спиной Серый и Белый размышляли.
— Пойдем. Их двое, нас трое. У нас оружие, и мы сильнее.
— Да, — сказал Белый.
— Да, — сказал Серый.
Жан-Жан проснулся и увидел склонившуюся над ним огромную волчью морду, покрытую белой шерстью.
Он открыл было рот, но лапища, державшая его за горло, не дала ему закричать.
И было больно.
Он много бы дал, чтобы вздохнуть.
За спиной волка, сжимавшего его шею, он увидел второго, черного, как смерть, а рядом с черным маячил еще один, серый, как шифер.
А рядом с двумя волками, серым и черным, он различил женскую фигуру.
Несмотря на слезы, застилавшие глаза, и недостаток кислорода, мутивший рассудок, он узнал Марианну.
И тогда он все понял.
И ему стало страшно.
Сначала все было легко.
Белый, Черный и Серый вошли в дом. Благоразумно держась в нескольких метрах позади, Марианна с любопытством вытягивала шею.
Слабый свет занимавшегося дня проникал сквозь прогнивший деревянный ставень, освещая убогий интерьер.
В углу на надувном матрасе, под яркосиним спальным мешком, вырисовывались контуры двух человеческих тел.
Белый услышал, как выругалась за его спиной Марианна, и предположил, что видеть мужа в постели с другой женщиной ей не очень-то приятно.
В три прыжка он достиг матраса и схватил мужчину за горло.
Почему он это сделал, ведь было бы куда как легче прикончить парочку ножом или выстрелом, даже не разбудив? Когда полный ужаса взгляд мужчины встретился с его взглядом, Белый на миг задался этим вопросом. Наверно, он хотел, чтобы этот мужчина его увидел, его, белого волка, полюбившего его жену так, как он ее никогда не любил, его, белого волка, понявшего, какое счастье можно обрести, разделив жизнь с такой женщиной, как Марианна, его, белого вояка, которого всегда оттирали на обочину мира людей, которого никто никогда не любил, ни маленькие продавщицы из торгового центра, ни шлюхи-самоубийцы из городка. Почему он это сделал? Наверно, хотел почувствовать, как будет умирать этот мужчина под нажимом его, Белого, правой руки, сомкнувшейся на его шее. Наверно, хотел не упустить ни малейшего ощущения, отнимая у него жизнь. И наверно, таким образом он дал понять раз и навсегда, что Марианна — его женщина. Возможно, он поступил глупо, но что-то очень глубокое и сильное толкнуло его на это. Это стало чем-то вроде церемонии, которая была ему необходима, чтобы отметить поворот в его судьбе.
Придавленный его рукой, мужчина дергался, точно рыба, вытащенная из воды, не издавая ни звука, и Белый знал, что он скоро умрет.
Наверняка меньше чем через минуту.
Черный бросился на женщину в тот момент, когда она проснулась, Белый мельком увидел голое тело, белую кожу с красивым золотым отливом. Он подумал, что она хороша собой, разумеется, не так хороша, как Марианна, но тоже ничего. Странным образом Белый почувствовал, как нечто очень глубокое и очень сильное, заставившее его душить мужчину, стало еще сильнее и еще глубже.
И он крепче сжал его шею.
Никогда в жизни он так крепко не сжимал.
Лицо мужчины приобрело диковинный пурпурный цвет.
Ни дать ни взять экзотический фрукт.
Рядом с ним Черный зарычал.
Не ослабляя хватки, Белый покосился в сторону и увидел нечто очень странное.
Нечто совершенно неожиданное.
Красивая голая женщина воткнула два пальца глубоко в глазницы Черного, и Черный не двигался, словно оцепенел от изумления, не веря, что два пальца женщины оказались так близко к его мозгу. На руках Бланш Кастильской волчья кровь, стекая по ее красивой золотистой коже, рисовала красные полосы.
Белый едва успел подумать, что сотрудники «Синержи и Проэкшен» действительно получают отличную подготовку, как Серый оттащил Черного назад. Черный с выдавленными глазами упал навзничь, тяжелый и неподвижный, как мешок со строительным мусором. Серый, выставив вперед когти, схватил молодую женщину за горло.
Белый по-прежнему держал за горло мужчину, и мужчина этот давно перестал дергаться. Серый держал женщину. Белому подумалось, что, случись здесь кто-нибудь с фотоаппаратом, получился бы прекрасный кадр, очень симметричный.
Но молодая женщина вдруг сделала странное движение, быстрое и гибкое одновременно, похожее на прием самообороны, которое она наверняка тысячу раз отрабатывала на курсах подготовки: она перенесла вес тела направо, уперлась бедром в бедро Серого и ударила его ребром ладони в трахею.
Серый повалился навзничь, тщетно пытаясь вздохнуть. Что-то блеснуло в руке молодой женщины, и, прежде чем Белый успел понять, что это нож, она перерезала его брату горло.
Марианну и вправду все это достало. Эти волки, на ее взгляд, были просто недотыкомками.
В сумке, которую выронил Черный, она нашла оружие.
Она никогда в жизни не стреляла, но если учесть, какое количество кретинов палит направо и налево каждый день, вряд ли это очень сложно.
Марианна прицелилась в эту сучку Бланш Кастильскую Дюбуа. Прицелилась в ее глупое кукольное личико, которое возненавидела с первой встречи.
Она выстрелила.
Пуля попала в цель.
Это подтвердило уверенность Марианны: стрелять умеют все.
Часть третья
С некоторым удивлением, смешанным с чувством обреченности и глубокой, как глубокое море, грустью, Жан-Жан понял, что умер.
Острая боль от сжимавшей его шею когтистой лапы внезапно стихла, и это было единственным утешением, которое он нашел в случившемся. Как в кино, он видел сцену со стороны: его неподвижное тело лежит между лап белого волка, Бланш перерезает горло серому волку, Марианна роется в спортивной сумке и достает оружие…
Потом то, что было, вероятно, его душой (он предположил, что это она) воспарило над домом, открыв ему красивый вид сверху на поляну, потом, взлетев еще выше, на весь лес. Он прошел сквозь толстый слой облаков, покрывавший в этот час и в это время года Русский Север. Далеко на западе он увидел характерный туман над океаном, а севернее — снежные шапки горной цепи.
Он возносился все быстрее, небо над ним почернело, и появились миллиарды звезд, сияние которых удивило его и восхитило, хотя восхищение, когда ты только что умер, понятие весьма относительное. Земной горизонт выгнулся, и, как при наглядной демонстрации исключительно сложной геометрической задачи, обрисовались зубчатые контуры континентов. Он понятия не имел, на какой находится высоте, но был уверен, что покинул атмосферу.
На такой высоте, подумалось ему, наверно, лучше быть мертвым.
Но умереть было грустно, очень грустно, и он охотно пролил бы несколько слезинок при мысли о тех, кого ему не суждено больше увидеть: об отце, который конечно же будет очень опечален и, оставшись один на свете, окончательно погрязнет в своей виртуальной жизни, о Бланш, подарившей ему несколько дней ослепительного счастья, о директоре по кадрам, который, он надеялся, уже вышел из комы…
