Дэниел Полански - По лезвию бритвы
3
Я вернулся в трактир «Пьяный граф». Закончилась трудовая неделя, и торговля там шла полным ходом, приветствия Адольфуса то и дело гулко отражались от стен. Я протиснулся сквозь плотные ряды завсегдатаев и занял место у стойки. Адольфус наполнил бокал пивом и передал его мне, наклонившись поближе.
— Мальчишка принес твой пакет. Я отнес его тебе в комнату.
Я почему-то не сомневался, что малец выполнит поручение.
Изуродованное лицо Адольфуса имело смущенный вид.
— Он рассказал о том, что ты нашел.
Я сделал маленький глоток пива.
— Если хочешь поговорить…
— Не хочу.
Пиво было густым и темным, и я выпил еще с полдюжины глотков, силясь выкинуть из головы воспоминания о переломанных руках и кровоподтеках на бледной коже. Вокруг меня бушевала толпа фабричных рабочих, закончивших трудовую смену, и местных гуляк, искавших себе развлечения на ночь. Наше совместное дело всегда напоминало мне о том, почему я стал совладельцем, однако веселая толпа босяков, глотающих дешевое пойло, была мне не по нутру.
Я опустошил свою кружку и встал из-за стойки.
Отодвинув посетителя в сторону, Адольфус подошел ко мне.
— Уходишь?
Я утвердительно буркнул. Должно быть, вид моего лица предвещал драку, поскольку Адольфус положил мне на плечо свою могучую лапу, когда я повернулся, чтобы уйти, и добавил:
— Тебе нужен нож? Или напарник?
Я покачал головой, и Адольфус только пожал плечами и вернулся к разговору с клиентами.
Я собирался нанести визит Танкреду с тех пор, как полмесяца назад заметил, что его толкачи сбывают сон-траву на моей территории. Танкред, прозванный за свою внешность Заячьей Губой, был мелким дельцом, которому удалось занять некоторое положение путем омерзительной комбинации подлости, насилия и коварства. Однако он не смог бы удерживать завоеванную позицию дольше нескольких сезонов. Он будет недоплачивать своим ребятам, или попытается хитростью уменьшить долю гвардейцев, или встанет на пути синдиката и умрет с кинжалом в брюхе где-нибудь в глухом переулке. И я даже не видел особой нужды торопить его встречу с Той, Которая Ожидает За Пределами Всего Сущего, но в нашем деле ошибки недопустимы. Торговать на моей территории означало бросить мне вызов, и по всем правилам этикета мне полагалось дать на него ответ.
Заячья Губа оттяпал себе небольшой кусок земли к западу от канала, возле Изворота, и руководил действиями своей шайки из второсортного кабака, жалкой дыры под названием «Кровавая девственница». Танкред извлекал барыши в основном из того, что сбывал змия в мелкую розницу да выколачивал из окрестных торговцев жалкие суммы под предлогом защиты. На такое не позарились бы ребята из синдиката, считая занятия подобного сорта либо мелочью, либо мерзостью, о которую не стоит и руки марать. Путь до его поганого заведения был долог, зато у меня появилось время выветрить из головы хмель. Я сходил к себе за пузырьком амброзии и двинулся в путь.
В западной части Низкого города царило спокойствие, купцы разошлись по домам, и ночная жизнь переместилась южнее, к причалам, так что я прошагал с десяток кварталов до канала почти в одиночестве. В час позднего вечера обветшалый Бюстовый мост смотрелся зловеще, его мраморные рельефы стали неразличимы от времени и бытового вандализма. Оббитые руки каменных Дэвов скорчились в мольбе к небесам, тонкие черты лиц стерлись, превратив их в физиономии с выпуклыми глазами и раскрытыми ртами. Под мостом размеренно и спокойно текли воды реки Андела, величественно унося с собой в море городские отходы. Я продолжил свой путь и остановился у входа в здание неопределенного вида в полумиле к западу от моста.
Со второго этажа дома доносился шум. Я втянул в ноздри пары амброзии, сделал еще один вдох, и еще, и еще, пока склянка не опустела, и в голове не зашумело так, будто рой пчел загудел возле ушей. Разбив пузырек о стену, я помчался по лестнице, перескакивая через ступеньку.
«Кровавая девственница» принадлежала к числу тех притонов, покидая которые немедленно возникает желание хорошенько отмыть щелоком кожу, — по сравнению с ним атмосфера «Графа» казалась великосветским чаепитием при королевском дворе. Факелы бросали тусклый свет на убогую обстановку внутренних помещений, нескольких комнат под трухлявой деревянной крышей, которые Заячья Губа сдавал по часам вместе с командой печального вида шлюх. Последние, словно каторжные, вырабатывали по две нормы, и даже при скудости освещения было ясно, что женщины обречены на длительное служение своему ремеслу.
Оценив ситуацию сквозь отверстие в стене, служившее окном, я подозвал взмахом руки одну из подавальщиц.
— Ты знаешь, кто я? — спросил я у нее. Служанка с вытянутым лицом и коричневатыми волосами кивнула в ответ, посматривая на меня тупым и безмятежным взглядом раскосых глаз. — Принеси-ка мне что-нибудь, куда не плевали, и доложи своему хозяину, что я здесь. — Я кинул ей медяк, и утомленная трудами служанка медленно удалилась.
Я дышал резкими, отрывистыми глотками и плотно прижимал кулаки к телу, чтобы не дать рукам задрожать. Я с подозрением озирался на посетителей и размышлял о том, как хорошо спланированный поджог заведения мог бы поспособствовать облагораживанию округи.
Через несколько минут служанка вернулась с большой кружкой пива.
— Хозяин скоро будет, — сообщила она.
Пиво было сильно разбавленным. Я с трудом проталкивал его в горло, стараясь не думать об убитом ребенке.
Дверь у дальней стены отворилась, Заячья Губа и двое его ребят вышли в зал. Танкред получил верное прозвище: глубокая щербина на его лице разделяла губы ровно посередине, и даже густая борода не могла скрыть этот природный недостаток. Помимо этой подробности, я мало что о нем знал. Когда-то он завоевал репутацию жесткого человека, но, по-моему, это ужасное впечатление скорее внушалось людям его увечностью.
Двое его спутников выглядели грубыми и тупыми — пара дешевых уличных забияк, которыми Танкред так любил себя окружать. Первого, которого все называли Пауком, я знал — наполовину островитянин, пухлый коротышка с подпорченным зрением от частых стычек с гвардейцами. В прошлые времена он вместе с ватагой второразрядных речных крыс нападал ночами на торговые баркасы и драпал с награбленным добром. Второго я никогда раньше не видел, но его рябое лицо и скверный запах свидетельствовали о низком происхождении так же явно, как и о его окружении и выборе поприща. Я допускал, что оба они были вооружены, хотя я заметил оружие только у Паука — кинжал отвратительного вида, заткнутый за ремень.
