Юрий Леж - Перевертыш
— Если верить очевидцам, — сухо сказал Октябрьский, — а верить им можно, то в комендатуру проник один… э-э-э… пусть будет человек. Чем он резал людей в подвале и тут, на этаже — сказать не берусь. Думаю, что и экспертиза напишет — острым предметом, похожим на нож или кинжал.
— Такое один человек не мог сделать, — возразил Успенский, а Пан подумал, что и два — тоже.
— Ну, вот поэтому мы и говорим пока между собой «некто» и «нечто», — поправился Егор Алексеевич. — Разберемся, выясним, кто и как это сделал. Жалко, только людей не вернешь…
Успенский, погрустнев, покивал согласно, и Пан снова вспомнил лежащую в уголке, исполосованную лезвиями непонятного оружия Настю. И её трость, тоже разрезанную пополам. Наверное, успела только подставить под удар, а до оружия уже не дотянулась. Не разобрала сразу, что за шум в коридоре, отчего падают тела. Да и шума выстрелов из подвала не слышно было… Кстати, а стреляли в это «нечто», или оно прошло сквозь надзирателей, патрульных, часовых, как сквозь стадо сонных баранов?
Пан не успел задать этот вопрос, в комнату ворвался капитан Мишин вместе с майором Прошиным. В руках у них были слегка помятые, но чистые листы карт.
— Вот, еле добыли у комендантских, — выдохнул Прошин. — У них тут секретность почище, чем в центральном аппарате, на каждый чих расписку требуют… Без капитана бы и не справился…
Марта стремглав метнулась помогать вошедшим, расстилать на свободных столах листы карт, Октябрьский с кряхтением поднялся со своего места и позвал Пана:
— Давай-ка поближе к нам, вдруг опять что-то вспомнишь или почувствуешь? Да и ты, сержант, не отсиживайся в сторонке, поможешь…
— Да я теперь постоянно, вроде, возле Пана, — проворчал Успенский.
— Иногда лучше быть возле, — заметил Пан, которому такое внимание к своей персоне совсем не нравилось. — Давай меняться…
Егор Алексеевич, прислушавшись к дружеской перебранке бойцов, только покачал головой. «Раз шутят и пикируются, значит, еще в ступор не впали, боевые ребята, хоть этот Пан и совсем молодой, — подумал Октябрьский. — А что, собственно, я хотел от штурмового батальона? рыданий над могилами или паники?»
Неожиданно для всех, подойдя к картам и посмотрев поочередно на все разложенные листы, именно Пан ткнул пальцем в маленький квадратик, располагавшийся рядом с синевой воды совсем недалеко от городской черты.
— Здесь!
— Ты… как… это… — от удивления капитан Мишин даже потерял дар связной речи, а Прошин, подозрительно приглядываясь к Пану, уже собрался, как всегда, вытащить пистолеты.
— Бывает, — вновь зазвучал чудовищный акцент Марты. — Это не есть фантазий…
А вот Октябрьский промолчал, внимательно вглядываясь в карту. Потом почесал в затылке, накрутил на палец длинную прядь своих волос, с сомнением пожевал губами и поинтересовался:
— Кто карту хорошо читает? Домик, кажется прямо под обрывом стоит? и подход удобный только от города? дальше какие-то холмы и бездорожье?
— Верно, — на секунду сосредоточившись на карте, отреагировал Мишин. — Причем с одной стороны обрыв пологий, можно спуститься и подняться без вопросов. А вот второй край, похоже, неприступный, там не побегаешь…
— Спасибо, товарищ Мишин, — серьезно сказал Октябрьский. — Тогда помогите мне еще. Какие сейчас самые боеспособные части есть в нашем распоряжении? В пределах часа от этого домика?
Капитан замешкался, но справился с охватившими его сомнениями и четко доложил:
— Шестой штурмовой. Лучше поблизости не найти. И не потому, что я там особистом…
— Да ладно, — остановил его Егор Алексеевич. — Вы не из тех куликов, что только свое болото хвалит.
Он сделал небольшую паузу, как будто обдумывая что-то, потом спросил у Успенского:
— Ты ведь у нас, молодой человек, обязанности командира взвода выполняешь, и с успехом, как говорят?
— Выполняю, так точно, — согласился Успенский. — А про успехи — не мне судить.
— Не пожалеешь своих друзей в мясорубку кинуть? — спросил Егор Алексеевич. — После всего, что здесь-то увидел?
— Война везде война, — попытался пожать плечами Успенский. — Жалеть нельзя, другим хуже будет.
— Капитан Мишин, — попросил Октябрьский. — Подымите по тревоге взвод Успенского, пусть выдвигаются на окраину города, с полным боекомплектом. Если прибудут раньше нас — никаких действий не предпринимать, ждать нас. Да, еще — радиосвязь категорически запретить.
— Есть, — козырнул капитан и двинулся к выходу из комнаты.
— Товарищ капитан, Пал Сергеич, — наплевав на субординацию, да и не понимая, как официально, по-военному, попросить разрешения у Октябрьского, что бы обратиться к капитану Мишину, сказал Пан. — Вы передайте там, пусть Волчок мою винтовку прихватит… и пяток обойм в запас…
Первым засмеялся Егор Алексеевич, потом Марта, капитан Мишин, майор Прошин и сержант Успенский. Последним заулыбался сам над собой смущенный Пан.
— Ну, и как с такими ребятами нам не победить? — отсмеявшись, сделал неожиданный вывод Октябрьский, а потом добавил: — Да, товарищ Мишин, еще посмотрите в закромах какой-нибудь камуфляж мне и фройлен. А то очень уж мы будем выделяться на фоне остальных…
— И мне, — успел сказать Прошин, но…
— А вам, придется остаться здесь и глаз не спускать с доктора, — сурово приказал Егор Алексеевич. — У доктора сейчас всё, что осталось после этого налета, поэтому он с материалами гораздо важнее, чем моя голова, да и вообще головы всех, здесь присутствующих. Ясно?
— Товарищ Октябрьский, — просительным тоном выговорил майор. — Мне же самому голову в Москве снимут, если узнают…
— А мы никому не скажем, верно? — Егор Алексеевич подмигнул бойцам.
— Эх, все равно узнают, — махнул рукой Прошин. — А может, мне лучше с вами, а вот бойцов оставим доктора стеречь? А?
— Пана нельзя оставлять, — с нарочитым огорчением покачал головой Октябрьский. — Он нужен там, поближе к объекту. А вот старшего сержанта я бы оставил, но — он же теперь всегда при Пане, да и взводом что же — капитана госбезопасности командовать будет? Несолидно как-то…
Пока шла шутливая перебранка между телохранителем и Октябрьским, вернулся капитан Мишин с парой штурмкомбов, а следом за ним какой-то пожилой, сонный старшина с охапкой сапог в руках.
— Вот, выбирайте, — сбросил он свой груз у двери и, прислонившись к косяку, кажется, тут же заснул.
Усмехнувшись, Егор Алексеевич первым дохромал до кучи сапог, тщательно повертел перед носом пару, потом другую, наконец, выбрал себе третью и кивнул фройлен:
