Ольга Михайлова - Замок искушений
Клермон понимал, что совершил глупость — но что толку было в его понимании?
Сейчас он безучастно смотрел вдаль, где снова трепетали на ветру длинные ивовые ветви, точно девичьи волосы…
Неожиданно до Клермона донесся грохот обвала и вскрик. Он не видел, чтобы кто-то проходил мимо в горы, но бросился на голос, не сразу различил человека на скальном уступе, зависшего над горным провалом, но успевшего зацепиться за древесное корневище. Арман взлетел вверх по склону — ибо только оттуда можно было помочь несчастному. Он почему-то решил, что видел Огюстена, но наклонившись над пропастью, понял, что это Этьенн. Тяжесть тела казалась невыносимой, у Этьенна не хватало сил не только, чтобы подтянуться, но и, судя по его остановившемуся взгляду, казалось, что он уже готов разжать руки. Клермон поспешно расстегнул ремень и, обвязав себя вместе с ближайшим стволом, сумел схватить упавшего за запястье, на котором заметил золотой браслет с брелоком в виде звезды — перевернутой пентаграммы. Промелькнуло изображение козлиной головы и перевернулось.
Этьенн, почувствовав опору, смог чуть успокоиться и придти в себя, и Арману удалось, едва не соскользнув в пропасть по осыпи, вытащить его. Несколько минут оба ничего не говорили, просто пытаясь отдышаться. Потом Этьенн, поднявшись и отряхивая костюм, объяснил, что камень просел под ним и съехал с насыпи, увлекая и его. Клермон, слышавший, как глыба свалилась вниз, кивнул. Он потянул плечо, и чувствовал себя испуганным. «Это всегда рядом», пронеслось у него в голове. В замок они вернулись вдвоём, в молчании, но, расставаясь у своей гостиной, мсье Виларсо де Торан, опустив глаза, тепло поблагодарил Армана за своё спасение, пронзил странным взглядом, напряжённым и слегка больным.
Клермон молча поклонился.
Переодевшись и придя в библиотеку, Арман задумался. Он однажды слышал от Жофрейля де Фонтейна, что в Париже есть несколько тайных обществ, чьё существование проходит порой даже через века и чья деятельность — служба сатане. Он не мог не поверить учителю, и ещё тогда внутренне ужаснулся, а вспомнив пьяные слова Этьенна о чёрной мессе, никак не мог решиться навести на неё разговор. Странный брелок на запястье графа снова испугал его. Он знал этой символ — ужасающую козлиную морду. В древних мистериях она обозначала дьявола.
Слова, сказанные в опьянении Виларсо да Тораном, наталкивали его на страшные подозрения, но разговор герцога с Этьенном в библиотеке, когда граф смеялся над дьяволом, заставлял Армана либо предполагать в Этьенне какое-то запредельное лицемерие, либо вынуждал думать, что он сам чего-то не понял. Этьенн слишком силён. Двоедушие — удел слабых натур. Виларсо де Торан просто не удостаивал лгать и притворяться, и если говорит, что равнодушен к вере, то что он мог искать в дьяволовых мессах?
На следующий вечер после эпизода в ущелье, Этьенн, как обычно, пришёл вечером в библиотеку, куда только что зашёл и Арман. Граф похвалился, что они с егерем подстрелили нескольких куропаток, рассказал об удивительной меткости и мсье Камиля, и самого герцога. Как стреляет старый чёрт! Не целясь! Колдовство, ей-богу. Воспользовавшись этой фразой, Клермон спросил о чёрных мессах, ведь Этьенн говорил, что был там… Там тоже было колдовство?
Виларсо де Торан не сразу понял вопрос, но когда понял, точнее, вспомнил — насмешливо поморщился. О, мой Бог…
Они устроились у камина, куда Этьенн подбросил несколько поленьев. В его изложении эта история выглядела просто анекдотично. Это было в квартале Марэ, за улицей Бобур. В старину там было болото, откуда и пошло название, в XII веке рыцари-тамплиеры начали осушать трясину, потом там располагалась еврейская община. После того как при Генрихе IV ближняя к Сене часть болота была окончательно осушена, юг Марэ стал первым в Париже аристократическим районом. Знатные семьи с удовольствием строились на незанятой ещё земле, за полстолетия до того вообще находившейся за чертой города. Потом в квартал, прослывший элегантным, начали втираться нувориши-буржуа. Старые семьи съехали на запад, за ними потянулось и среднее сословие — и вот дворцы превратились в совершеннейшие лачуги, на улицах Вьей-дю-Тампль и Сент-Круа-де-ля-Бретонри прописались парижские содомиты и всякое отребье, и тут же неподалеку, на Рамбюто, открылись несколько довольно известных борделей и дешёвых богемных пристанищ. Они с приятелем, Филиппом-Луи Гаэтаном, после вояжей по этим довольно злачным местам, направились по приглашению Филиппа-Луи на Фран-Буржуа. Улица меняет название у старинной башни, уцелевшей части крепостной стены.
Арман обмер. Ему показалось, что он ослышался.
— Вы ходили в кварталы Рамбюто? — Сам он слышал, что большей мерзости просто не существует…
— Это странно, — усмехнулся Этьенн. — Я считаю себя утончённой натурой, но, как ни странно, меня часто очаровывало как раз то, что, что другие вполне определили бы как безобразное и грязное. Если тебя мучит жажда, какое тебе дело до формы кувшина? Так вот, там-то, из юго-западной части площади Вож можно пройти в небольшой сад, а из него — через особняк Сюлли на улицу Сен-Антуан.
Туда-то Филипп-Луи и привёл его, уверяя, что подобного он, Тьенну, ещё не видел. Это оказалось правдой.
— Особняк принадлежал, — продолжал его сиятельство, — одной светской даме, особе перезрелой и истеричной, Магдалене де Туаниль. Зимой она устраивает приемы каждую неделю. В тот вечер у неё собралась совсем уж, честно говоря, разношерстная публика — какие-то отставники, избыточно накрашенные артистки, поэты со странными наклонностями, популярные в дешевых кофейнях, лысые коммивояжеры и несколько светских красавиц, бывших розанчиками во времена юности Марии-Антуанетты. Филипп-Луи, будь он проклят, оказался её внучатым племянником. Вы не знаете его?
Клермон отрицательно покачал головой.
— С незнакомцами Филипп-Луи холоден и высокомерен, черты его неброски, при первом знакомстве он отталкивает, но его эрудиция поистине поразительна. Филипп-Луи изучил самые диковинные книги, старинные обычаи, чаще всего его можно было встретить в обществе астрологов, знатоков каббалы, демонологов, алхимиков и богословов. Ему было бы интересно, я думаю, пообщаться с его светлостью, — лениво прокомментировал Этьенн.
Сам Этьенн не знал, что предстояло этой ночью, но, чертову Гаэтану кое-что рассказали — потому тот и притащил его. В подвале дома был ход, приводивший к какой-то часовне. Туда все в полночь и направились. Сначала всё было пристойно, вроде сеансов, что проводил Бальзамо. Задавались вопросы, горели ароматические лампы, слышались странные шипящие ответы, словно воздух выходил из наполненного шара, струились какие-то зловонные испарения, постепенно отодвинули занавес, разделявший крипту, и началось такое, отчего Этьенна чуть не стошнило. Он не собирался передавать подробности, все можно представить лишь по тому, что обезумевшие от смрадных фимиамов бабы, обнажив дряблые телеса, вдруг накинулись на него. Потом оказалось, что эта фурия, тетка Гаэтана, мадам де Туаниль, специально для возбуждения этих престарелых ведьм, попросила племянника пригласить своего красавца-друга.
