Дрянь с историей (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

— Сеф, а ты заходил в здешнюю церковь? — спросила Ева, когда они не спеша шли в сторону общежития с полигона, отстав от очередной группы студентов.

— Зачем? — не понял он.

— Вдруг там есть какие-то следы? Может, если с катакомбами такие сложности, они распространяются и на преступника?

— Смысла нет, — он пожал плечами. — Церковь обыскивали при каждом исчезновении, я видел снимки. Там пыль и никаких следов.

— Так может, их нет потому, что было слишком поздно? — уточнила она. — Не дурак же он, наверняка прибирался за собой. Но любой ритуал требует подготовки, а сложные — весьма длительной, там за час не нарисуешь. Некоторые контуры нельзя замыкать подряд, нужно давать время настояться… Вдруг он уже начал подготовку?

— Интересно… — протянул он. — Жаль, организовать постоянную слежку некем.

— Может, студентов привлечь?

— И через пять минут об этой слежке будет знать весь ГГОУ, — недовольно скривился Серафим. — Ложкин обещал регулярно проверять их местонахождение, но он тоже не может постоянно отслеживать несколько человек. Проверить место… Чёрт знает. Мне не нравится идея лезть в катакомбы без подготовки и разведки, тогда как противник там прекрасно ориентируется, тем более ради призрачного шанса. Церковь… Можно и осмотреть, пожалуй, чтобы её исключить. Сейчас и схожу, не думаю, что это займёт много времени.

— Можно с тобой?

Дрянин привычно смерил её взглядом, усмехнулся и пожал плечами.

— Идём. Как раз опознаешь, если что-то найдём.

Откладывать инспекцию надолго не стали, хотя Ева и шутила про то, что идти в подобные места надо ночью, чтобы было страшнее. Серафим сменил брюки и белую рубашку на спортивные штаны и футболку, а женщина и так была в удобной немаркой одежде, не на каблуках же скакать по полигону. Перед посещением, правда, пришлось потратить некоторое время на визит к ректору и получение ключа вместе с официальным разрешением: нарушать порядки, когда можно их не нарушать, Дрянин не стал.

С тех пор как Ева выяснила, что Ложкин — домовой, она присматривалась к нему с особенным интересом. И к нему, и к его странным отношениям с бессменным секретарём. Щеглова держалась так, как держатся почтенные супруги с большим опытом, чья семейная лодка выдержала все бури и спокойно покачивается теперь в тихой заводи, почти не покидая спокойной бухты. Заботилась о внешнем виде ректора, мягко напоминала про бумаги, поддерживала порядок… Всё более чем пристойно, даже самый строгий блюститель морали не нашёл бы ничего предосудительного, но тепло между ними двумя ощущалось.

Наблюдать за этим было одновременно приятно и грустно. Потому что домовой жив, пока живёт дом, к которому он привязан, а человеческий век гораздо скоротечнее. Да и внешний вид домового без личины очень своеобразен, они похожи на этаких пыльных тряпичных кукол с плоскими чешуйками вместо волос, большим носом и косматыми бровями, так что производят угнетающее впечатление. Однако Щеглову это, похоже, не смущало. Наверное, стоило порадоваться за них обоих, потому что им было хорошо в этих светлых и тихих отношениях, но отделаться от щемящего, болезненного ощущения не получалось.

Снаружи за время визита к ректору окончательно испортилась погода. Небо с утра хмурилось, но тем и ограничивалось, а теперь начало пылить мелким дождём, который словно не падал сверху вниз, а висел в воздухе, облеплял лицо, пробирался под одежду и забивался в нос. Это было противно, но кстати: мерзкая погода разогнала праздношатающуюся публику, а те, кто куда-то шёл, спешили добраться поскорее и не глазели по сторонам, так что на приблизившуюся к старой церкви пару никто не обратил внимания. Однако это не помешало Серафиму запереть за собой дверь: лишних зевак ему точно не требовалось. Благо замок был не навесной, а врезной, большой, с тяжёлым и слегка битым ржавчиной ключом.

Миновав внешнюю, тяжёлую и скрипучую, и внутреннюю, сухую и пыльную, двери, исследователи вошли под сумрачные своды церкви, и даже Серафим в этот момент ощутил нечто похожее на робость. Вверху, под куполом, было светло, там удавалось различить потускневшие и выгоревшие, но ещё отчётливые фрески, а всё остальное тонуло в жидком сумраке и скорее угадывалось в нём, чем действительно виднелось. Все нижние окна были небрежно заколочены, в тусклых и редких косых лучах, пробивавшихся сквозь щели, висела пыль.

Воздух был одновременно сырым, пыльным и спёртым, тяжёлым. Незримые ниточки сквозняков тянулись от щели к щели, совсем не тревожа слежавшейся пыли. Толстый седой ковёр скрадывал и без того тихие шаги: казалось кощунственным потревожить тишину этого оставленного людьми места, и осторожничал даже Дрянин. Ну и, конечно, не хотелось поднять всю эту пыль в воздух.

В вековом покрове сложно было не заметить следы, ведущие куда-то в сторону. Смазанные и нечёткие, они мало что могли сказать об оставившем их человеке, даже рост не оценить — наверняка он точно так же двигался медленно, маленькими шагами.

— Ты угадала, тут правда кто-то ходил. — Голос Серафима прозвучал гулко, прокатился по мраморному полу, заставив Еву вздрогнуть от неожиданности.

— И куда он ходил?

— Сейчас выясним. Осторожнее, чёрт знает, что тут могли оставить.

В дальнем углу, справа от алтаря, кто-то очистил участок пола от пыли особенно тщательно. Узкое оконце над ним видно было лишь из-за окружающего сумрака: света от нескольких щелей между досками хватало, только чтобы обозначить эти дыры. На белом мраморе чернели узоры, которых Сеф не понимал, но ритуальный круг опознал даже он при таком скудном освещении. Неактивный, к счастью, это тоже ощущалось.

Не пытаясь разглядеть символы и детали, Серафим осторожно обошёл узор, чтобы добраться до дальней стены, к которой вплотную примыкал рисунок и у которой что-то виднелось на полу. Белая тряпка и нечто тёмное, вроде бы металлическое.

— Ты знаешь, что это за рисунок? — спросил он Еву, которая бесшумно ступала следом.

— Знаю, — прозвучало странно сдавленно, глухо.

— И что же пытался сделать наш убийца? — нахмурившись, Сеф присел на корточки возле неопрятной груды. Он уже морально подготовился к чему-то зловещему и жуткому с расчленёнкой, когда спутница тяжело вздохнула:

— Понятия не имею.

Он не ждал подвоха. Слабое оправдание, но — единственное, которое имелось у подобной нерасторопности.

Слабо полыхнул грязноватым серым светом, пробуждаясь, круг. Тёмная груда ожила, туго звякнув, метнулась к Серафиму, захлёстывая запястья. С силой дёрнула, едва не вырвав плечо, рванула вниз, опрокидывая. Мраморный пол с размаху ударил по затылку, так что голова взорвалась болью, а перед глазами на мгновение потемнело.

Кажется, на мгновение. Во всяком случае, когда он проморгался, в окружающем мире ничего не изменилось, кроме положения Серафима в пространстве. Он лежал на спине, растянутый за руки так, что мышцы слегка ломило. В голове после удара звенело, но чистый мрамор приятно холодил затылок и неприятно — всё остальное.

Цепи едва заметно светились. И узор, на котором он лежал, тоже.

— Какого чёрта? — выцедил он сквозь стиснутые зубы, изо всех сил напрягая мышцы, но цепь не шелохнулась. Мощная, звенья — в полпальца толщиной, а он хоть и сильнее обычного человека, но не настолько. Оставалось только брыкаться свободными от оков ногами, но толку?

— Извини, я не нашла другого способа, — проговорила Калинина, аккуратно обошла его и опустилась на колени возле плеча. Попыталась приподнять голову, но Сеф мотнул ею, выворачиваясь из женских рук.

— Это всё-таки ты? Ты в этом замешана? — зло выдохнул он.

— Не дёргайся, дай гляну, мне кажется, у тебя кровь, — спокойно проговорила Ева и подсунула ему под голову какую-то тряпку.

Да ясно какую. Ту самую, что белела в углу. Ту, что оказалась его собственной ношеной рубашкой, разрезанной острым полосатиком.

— Если ты имеешь в виду, что это я тут всех убивала — нет, к этому я не имею никакого отношения и знаю только то, что услышала от тебя, — продолжила она и взялась за цепочку с артефактом личины, явно намереваясь его снять.