Дэн Браун - Инферно
Однако сейчас его интерес был вызван отнюдь не потайными ходами. Лэнгдону вспомнился дерзкий образчик современного искусства, который он когда-то видел именно в этой комнате. «Ради любви к Господу» Дэмиена Херста и прежде оценивали по-разному, а когда его выставили в знаменитом Студиоло, это вызвало прямо-таки бурю возмущения.
Творение Херста представляло собой человеческий череп в натуральную величину, изготовленный из цельного куска платины и инкрустированный восемью тысячами сверкающих бриллиантов, которые покрывали всю его поверхность без малейшего промежутка. Эффект получился ошеломительный. Пустые глазницы черепа сияли светом и жизнью, создавая тревожный контраст противоположных символов — жизни и смерти… ужаса и красоты. Хотя бриллиантовый череп работы Херста давно уже убрали из Студиоло, воспоминание о нем подсказало Лэнгдону одну любопытную идею.
Глаза смерти, подумал он. Уж не на череп ли намекает эта фраза?
В дантовском «Аде» черепов сколько угодно. Достаточно вспомнить хотя бы жестокое наказание графа Уголино в последнем круге: за свои грехи он обречен вечно глодать череп предателя-архиепископа.
Может быть, нам нужно найти какой-то череп?
Лэнгдон знал, что Студиоло устроен по принципу кунсткамеры, или «кабинета редкостей». Почти все картины в нем закреплены на петлях и поворачиваются, открывая тайники, в которых герцог когда-то держал всякие приглянувшиеся ему вещицы — красивые перья, образцы редких минералов, окаменелую раковину наутилуса и даже, если верить слухам, берцовую кость монаха, отделанную толченым серебром.
Правда, Лэнгдон подозревал, что все тайники давным-давно очищены от своего интересного содержимого, а ни о каком другом черепе, кроме херстовского, он в связи с этой комнатой никогда не слыхал.
Его размышления были прерваны неожиданным звуком: в дальнем конце зала громко хлопнула дверь. Потом за его спиной послышались быстрые приближающиеся шаги.
— Signore! — раздался сердитый голос. — Il salone non è aperto![25]
Обернувшись, Лэнгдон увидел, что к нему направляется одна из смотрительниц — миниатюрная женщина с коротко подстриженными русыми волосами. Кроме того, она была беременна — чуть ли не на девятом месяце. Она энергично шагала к ним, постукивая пальцем по наручным часикам. Подойдя ближе, она встретилась с Лэнгдоном глазами и вдруг встала как вкопанная, прижав ко рту ладонь.
— Профессор Лэнгдон! — воскликнула она со смущенным видом. — Ради Бога, простите! Мне не сказали, что вы здесь. Как хорошо, что вы снова к нам заглянули!
Лэнгдон похолодел от страха.
Он был совершенно уверен, что никогда прежде не видел эту женщину.
Глава 37
— А вас прямо не узнать, профессор! — выпалила смотрительница. Она говорила по-английски, но с акцентом. — Это все ваша одежда. — Она тепло улыбнулась и наградила лэнгдоновский пиджак от Бриони одобрительным кивком. — Очень стильно. Вы теперь как настоящий итальянец.
У Лэнгдона совсем пересохло во рту, однако он кое-как выдавил из себя вежливую улыбку.
— Доброе утро, — пробормотал он. — Как ваше здоровье?
Она рассмеялась, поглаживая живот.
— Так себе. Маленькая Каталина всю ночь брыкалась. — Она с озадаченным видом оглядела зал. — Дуомино не предупредил, что вы сегодня вернетесь. Наверно, он с вами?
Дуомино? Лэнгдон абсолютно не представлял себе, о ком она говорит.
Заметив его смятение, незнакомка отпустила смешок.
— Да вы не волнуйтесь, во Флоренции его все только так и зовут. Он не обижается. — Она снова огляделась вокруг. — Это он вас впустил?
— Он самый, — подтвердила Сиена, подходя к ним с другой стороны зала, — но у него деловая встреча за завтраком. Он сказал, вы не будете возражать, если мы тут немножко побродим. — Она дружелюбно протянула смотрительнице руку. — Я Сиена, сестра Роберта.
Та ответила ей весьма официальным рукопожатием.
— А я Марта Альварес. Ну и повезло же вам — иметь в личных экскурсоводах самого Роберта Лэнгдона!
— Да уж! — с энтузиазмом откликнулась Сиена, закатывая глаза. — Он такой умница!
Наступила неловкая пауза — женщина пристально разглядывала Сиену.
— Странно, — сказала она наконец. — Не вижу никакого фамильного сходства. Разве что рост…
Лэнгдон почуял, что надвигается катастрофа. Теперь или никогда.
— Марта, — вмешался он, надеясь, что правильно расслышал ее имя, — мне ужасно неловко вас беспокоить, но… думаю, вы сами догадываетесь, зачем я здесь.
— Честно говоря, нет, — прищурившись, ответила та. — Хоть убейте, не могу понять, что вам здесь понадобилось.
Сердце Лэнгдона пустилось в галоп. Наступила неловкая тишина, и он почувствовал, что сейчас его окончательно прижмут к стенке. Но вдруг Марта расплылась в широкой улыбке и громко расхохоталась.
— Шучу, профессор! Конечно, я догадалась, зачем вы пришли! Если уж быть откровенной, не знаю, чем она вас так очаровала, но после того, как вчера вечером вы с Дуомино провели наверху чуть ли не целый час, естественно предположить, что вы захотели показать ее своей сестре!
— Да-да… — выдавил он. — Совершенно верно. Я бы очень хотел показать ее Сиене… если только это вас не затруднит.
Марта взглянула на балкон на уровне второго этажа и пожала плечами:
— Нисколько. Я все равно туда и шла.
С сильно бьющимся сердцем Лэнгдон тоже посмотрел на балкон в конце зала. Я был там вчера вечером? Этого он не помнил, хотя и знал, что балкон — расположенный, между прочим, в точности на той же высоте, что и надпись «cerca trova», — служит входом в музей, где ему не раз доводилось бывать.
Марта уже собиралась двинуться туда через весь зал, но вдруг остановилась, словно ей в голову пришла новая неожиданная мысль.
— Извините, профессор, но вам не кажется, что вашу милую сестру лучше было бы развлечь чем-нибудь повеселее?
Лэнгдон растерялся.
— А мы идем смотреть что-то мрачное? — спросила Сиена. — Что именно? Он мне не говорил.
Марта лукаво улыбнулась Лэнгдону.
— Ну что, профессор, сказать вашей сестре, или вы сами скажете?
Лэнгдон тут же ухватился за подвернувшуюся возможность.
— Конечно, Марта, объясните ей все!
Марта повернулась к Сиене и заговорила медленно и внятно:
— Не знаю, что вы слышали от брата, но мы идем наверх, в музей, смотреть очень необычную маску.
Сиена широко раскрыла глаза.
— Какую? Одну из тех жутких чумных масок, которые носят на карнавале?
— Хорошая попытка, — сказала Марта, — но не угадали. Речь не о чумной маске, а о другой — из тех, что называют посмертными.
