Ген поиска (СИ) - Мадоши Варвара

Чуть было на нее не нашипел: у себя в студии пусть делает что хочет, а меня учить молода еще! Клиенты, которые стоят моего времени, меня так или иначе сами найдут. Даром, что ли, я столько лет на репутацию работал? А с этой звонилкой даже после обеда не поспишь. Как это я согласился до моего кабинета провод протянуть? Затмение ума нашло, не иначе. Надо было оставить в прихожей, и весь сказ!

Пусть бы Прохор к нему подходил. А то он стал жаловаться, что с уходом Анны ему работы прибавилось. Вот почувствовал бы, каково оно, когда по-настоящему работы много.

Но увы, и Прохор в кабинете отсутствовал, и игнорировать настойчивую звонилку у меня никак не получалось. Пришлось подняться с уютной стойки журналов «Техника и жизнь» и нажать на рычаг специального приспособления, облегчающего пользование телефоном для генмодов.

Придумал приспособление, между прочим, Эльдар Волков, протеже моего друга Дмитрия. Сейчас вроде бы по настоянию того же друга хлопотал, чтобы оформить патент. А по мне, предать бы забвению и саму штуковину, и ее автора.

Ну вот, я нажал на рычажок, и услышал голос прямо из динамика. У изобретения Волкова есть два варианта: можно сунуть голову целиком в рожок, чтобы никто не слышал, что тебе там говорят. А можно так. Поскольку я в кабинете был один, то выбрал динамик — не люблю рожок, звук в нем хоть и тихий, но отражается от медных стенок и бьет по ушам.

— Вам звонок из ЦГУП, соединяю, — сообщила мне телефонистка, пока я предавался мысленному бичеванию современной техники.

И тут же ее голос сменился знакомым хриплым баритоном моего друга. Легок на помине! Именно Дмитрий Пастухов, начальник особого отдела ЦГУП, которого я только что вспоминал, мне и позвонил!

— Привет, Василий! Кажется, тут дельце по твоему профилю нарисовалось.

— Что за дело? — спросил я довольно кисло.

Не поймите неправильно, Дмитрия я люблю, ценю и уважаю. Но вот отвечает ли он взаимностью в достаточной мере? Что-то складывается у меня ощущение, будто он последнее время рассматривает меня как внештатного сотрудника ЦГУП. То и дело привлекает к разным делам, не спросив даже, есть ли у меня свободное время, могу ли я себе это позволить, наконец!

А я, между прочим, отец-одиночка!

Да, и поспать после обеда тоже люблю. Как и в другое время суток, впрочем, чего нимало не стыжусь. Здоровый сон — залог долголетия.

— Да вот, мы тут накрыли подпольный аукцион. И оказалось, что один из экспонатов, картина, в розыске не числится! И владелец ее не заявлял. Уверен был, что она так у него и висела. А теперь вот узнал, возмутился и требует, чтобы мы нашли, кто у него картину эту похитил да подменил. А как я ему ресурсы на поиски выделю, когда картину нашли уже? Пусть радуется, что на место вернулась! А потерпевший — важная шишка, сразу орать начал: мол, нажалуюсь на вас, поста лишитесь!

— И значит, должен я опять твой пушистый хвост спасать, — подвел я итог.

— Да какой там мой! Думаешь, я правда через него с поста полечу? Не смешите мои когти, — фыркнул Дмитрий. — Тебя, я думаю, самого эта картина равнодушной не оставит.

Картина? С чего бы это?

Я считаю себя личностью интеллигентной, но живопись меня интересует мало. Как, впрочем, и Пастухова. Все-таки мы с ним не принадлежим к человеческому роду: зрительный наш аппарат устроен совершенно по-другому. А значит, редкая картина, написанная человеком, может по-настоящему нам понравиться. Хотя, конечно, бывают исключения.

Карандашная графика — другое дело. Еще я положительно отношусь к гравюрам. Но к ценителям себя не причисляю.

— Потому что автор тебе знаком, — проговорил Пастухов и сделал театральную паузу. А затем с наслаждением добавил: — Некто Анна Владимировна Ходокова! А? Как тебе?

Кажется, я даже мяукнул от удивления.

Разумеется, в глубине души я не сомневался, что Анна рано или поздно добьется большого успеха — хотя бы просто потому, что вселенная не может оказаться ко мне добра и обеспечить ее возвращение в родной дом и обратно в мои ассистентки. Но что ее картины уже воруют из частных коллекций — вот это стало сюрпризом! Ведь лишь чуть больше года прошло с того, как она начала брать заказы.

— Вот-вот, — забавляясь, проговорил Пастухов. — Именно что «мяу», — произнес он это с ужасным акцентом, но поправлять я его не стал. — Так я оформляю дело на тебя, как на нашего постоянного консультанта?

— Уговорил, — процедил я. — Оформляй, черт мохнолапый!

На вульгарное ругательство Дмитрий, как и следовало ожидать, не обиделся, только захохотал. А покрасневшие ушки телефонистки, если ей вдруг случилось подслушать наш разговор, меня не волновали.

Непосредственно делом занимался, конечно, не Дмитрий — ему не по чину — а его бывшая напарница, Жанара Салтымбаева. Мы договорились, что она пришлет ко мне одного из младших инспекторов с материалами дела, и что этот же младший инспектор устроит мне осмотр помещения подпольного аукциона, на том и распрощались.

А я вдруг понял, что дело это меня очень радует. Ну хотя бы потому, что появился законный повод навестить Анну.

Дело в том, что я не так часто балую ее своим присутствием. Пусть учится жить своим умом, без моих ценных советов! Но пару раз дал ей возможность подзаработать, привлекая к тем делам, что имели касательство к искусству — да еще когда нужно было обрисовать словесный портрет подозреваемых. Ей, знаете ли, любые деньги были не лишние, пока она выплачивала Ореховым ссуду за мастерскую. Друзья-то друзьями, и процентов с нее не взяли, а сумма все равно получилась нешуточная.

Вот Василий-младший — тот сбегает к Анне частенько, и с нянькой, и даже без, благо, ее студия находится неподалеку. Возвращается обычно перепачканный краской и без аппетита: балует она его, подкармливает чем-то вкусным. Но я к этому касательства не имею, это их личные дела.

Так что возможность проверить, не слишком ли она отбилась от рук, одновременно не давая ей подумать, будто бы она может опять сесть мне на шею — как раз то, что нужно. Даже настроение исправилось.

История, из-за которой у меня появилась Анна, началась довольно буднично.

Как сейчас помню, стоял такой же солнечный зимний день, как сегодня. Февраль. И так же уютно было пригреться на столе, свернувшись калачиком в солнечном пятне, и мечтать о чем-нибудь приятном — например, куриных биточках. И мог бы лечь, и ни один зловредный телефонный аппарат не прервал бы мою негу. Но я не ценил своего счастья, и мне было не до сладкого послеобеденного сна. Я в тот день начинал, как мне казалось, новую жизнь: пускался в вольное плавание!

До этого несколько лет мне довелось работать с Вильгельминой Бонд. Женщина она оборотистая, старше меня, специалист в сыске хороший, с отличным опытом. Да к тому же снисходительно относилась к особенностям моего темперамента — впрочем, тогда, по молодости лет, я этого не ценил. Но так или иначе, а со временем я стал тяготиться характером дел, которые она предпочитала. Вильгельмина не без основания считала, что верный заработок лучше журавля в небе, а спрос на детектива всегда больше там, где решаются семейные проблемы.

Мне все это казалось стагнацией без развития.

Опять же, с высоты нынешнего опыта я понимаю, что передо мною попросту никогда не стояла проблема добывания куска хлеба — дед и матушка об этом позаботились. Вильгельмине же не столь повезло в жизни, и она очень рачительно подходила к тому, что имела. Так, в начале нашего сотрудничества она не раз повторяла мне, что не может позволить себе выйти из строя на месяц-другой из-за ранения или простуды, а поэтому предпочитает такие заказы, где не нужно бегать по крышам или сидеть в засаде в каких-нибудь камышах.

Как я уже сказал, я многое перенял у нее, а потому с самонадеянностью, свойственной молодости, решил, что учиться мне больше нечему. К тому же, именно в ту пору я познакомился с Прохором (история, достойная отдельного рассказа) и принял его к себе на службу. Сгоряча мне показалось, что это знак судьбы.