Владимир Серебряков - Лунная соната для бластера
— Около трех миллионов, — подсказал я.
— А могло бы?
Я поднатужился.
— Миллионов тридцать точно. — На самом деле и больше. Но тогда мы сильно начнем зависеть от привозного водорода.
— В Солнечной системе, — напомнила Элис, — около десятка тел сравнимых с Луной размеров. Это триста миллионов. Солнечная, альфа Центавра, звезда Барнарда — вот вам первый миллиард. Причем перебросить его можно было бы лет за тридцать, включая время полета лифтоносцев.
Я открыл было рот, чтобы возразить, и понял, что крыть мне нечем. Средства, которые Колониальная служба вкладывала в дальние рейсы, можно было бы бросить на создание армады лифтоносцев ближнего радиуса действия. Увеличить темпы переброски… и скорость расселения человечества с переполненной Земли. За две сотни лет Служба выбросила с планеты всего два миллиарда. А могла — шесть. При затратах стократ меньших.
— Нет, — покачал я, наконец, головой. — Не верю. Слишком красиво получается. Если это так выгодно…
— Почему так не поступают? — понимающе глянула на меня Элис. — Очень просто. Потому что такие колонии быстро стали бы независимыми.
— Не понял! — Сам я пришел к обратному выводу.
— Разные параметры зависимости, — коротко пояснила Элис. — Для выживания в агрессивной среде требуется, как минимум, собственная высокотехнологичная промышленность. Как у вас… у нас, — поправилась она тут же, — на Луне. А для выживания на террестроидной планете типа той же Мундо-дель-Парадизо — в первую очередь сельское хозяйство. Кем проще помыкать — крестьянами на чужой земле или техниками в родных куполах?
Определенная логика в ее словах была.
— По-вашему, выходит, что Службе нужны зависимые колонии? — уточнил я без нужды.
Элис кивнула.
— А какого лифта? — поинтересовался я. — Они и так могут перекрыть связь любой колонии с метрополией. Зачем им лишний способ давления?
— Каналов давления никогда не бывает много, — грустно ответила Элис. — Хотя бы с точки зрения властолюбцев. А кроме того, независимая колония, в сущности, не нуждается в связи с Землей — разве только из ностальгии. Выпустив из рук один рычаг, Служба теряет и второй.
Город даже не заметил карантина, прервавшего на неделю связь с метрополией. Для любой из планет третьего эшелона — недавно заселенных, или просто агрессивных, как Тянь-хоу, — такой карантин обернулся бы катастрофой. Я представил себе систему из десятка Лун, соединенных лифт-каналами, гордо-независимых, способных обеспечить себя всем необходимым… да, такая система быстро поставила бы на место излишне ретивых советчиков с Земли, и, пожалуй, начала бы собственные колонии основывать.
— Пожалуй, вы правы, — признал я. — Но ведь колонии не будут зависимыми вечно.
— Как посмотреть… — проговорила Элис.
Впереди кусты расступались. Мы вышли из коридора на открытое пространство, образованное четырьмя слитыми воедино куполами. Наверху голубело нечто напоминающее заставку музейного Windows. Видимо, так изображалось небо, хотя за все время своей поездки наверх (для нас, лунарей, Земля всегда сверху) ничего подобного я над головой не наблюдал. Купола рега разделялись только почти незаметными потолочными арками, и на этой немыслимой равнине — не меньше километра в поперечнике — стояли разбросанные в живописном беспорядке домики. Такой агорафобии у меня не вызывал даже Санлосан, где сейсмостойкие небоскребы теснились достаточно плотно. Лунные голубцы особенно не любят алиенистов за то, что те пользуются у себя почти неприличным простором, в то время как президент-управитель нудно врет про недостаток жилого пространства.
— Как в сказке… — прошептала Элис. Я благоразумно прикусил язык.
Так или иначе, а мы под громкие охи и ахи Элис Релер пересекли два подобных купола (в одном я шарахнулся от огромного дружелюбного пса, норовившего лизнуть меня в нос — для этого ему не потребовалось бы даже вставать на задние ноги — и был вознагражден смехом Элис и громким лаем животного) и вышли, наконец, в нужный рег. Уже знакомая птица помахала крыльями с высоты.
Банко был дома, а с ним и уже знакомая мне светловолосая девушка, отрекомендованная моим приятелем как Викки. Мы были приняты, обласканы, ухвачены за руки и насильно усажены за стол. Я зачарованно наблюдал за тем, как, жалуясь на отсутствие подходящего угощения, Банко и его подруга выставляли перед нами мисочки, блюдца, тарелки, горшки, тазики и только что не ведра, наполненные чем-то, по их мнению, съедобным. Несмотря на опыт в общении с разного рода психами — алиенистами в том числе, — я с подозрением относился к продуктам, вышедшим не из пищебака. Викки объясняла, что именно появляется на столе, но я не запомнил и половины, Банко молча громоздил припасы.
Наконец, когда еда была выставлена на стол (я боялся, что гостеприимные хозяева примутся укладывать второй слой, но, к счастью, ошибся), травяной чай — заварен и разлит по массивным кружкам, а мы с Элис — торжественно обнесены незнакомого мне металла посудиной с крепким и ароматным ягодным вином, и наступило время утоления подступившего при виде многочисленных разносолов голода, я попытался сказать что-то более осмысленное, чем «Как приятно вас видеть», но был вежливо прерван напоминанием, что за едой разговаривать не следует — процесс этот сложный и весьма достойный, прерывать его неразумно. Пришлось отложить беседу до того момента, когда, насытившись, мы откинулись в креслах и печально оглядели стол, убеждаясь, что больше не сможем втиснуть в себя ни крошки.
Я настороженно наблюдал за тем, как здоровенная оса — или пчела? или это как-то по другому называется? — ползает по краешку фигурной плошки с вареньем.
— Все еще не можешь привыкнуть? — Банко шумно отхлебнул из кружки — каменной, будь я проклят! В Городе камень используется широко и разнообразно, но отливать из базальта посуду, кажется, еще никто не додумался. Пожалуй, когда пойдет очередная волна моды на архаику, стоит продать кому-нибудь идею.
— Не то, чтобы не могу, — пробормотал я, рассеянно наблюдая за тем, как мигрируют от берега к берегу моей чашки ошметки сушеных листьев, — просто не понимаю, для чего это все. Насекомые… собаки…
— Кошки… — подсказал Банко, сажая себе на колени существо, принятое мной поначалу за огромный ком шерсти. Затем я осознал, что ошибся — то был кот, здоровенный, черный, настолько мохнатый, что напоминал гусеницу — голова плавно переходила в плечи, а задница — в неимоверно пушистый хвост. Животное заурчало и полезло на стол в поисках добычи. Банко шлепнул его по лбу; кот прижал уши и спрыгнул на пол.
