Лев Гурский - Есть, господин президент!
— Как они выглядят, Антоша? — спросил Юрий. — На что похожи?
Из пятнадцати процентов зрения, которые принадлежали обоим супругам, у него было не больше шести. Остальными девятью владела Антонина. Чтобы ответить на вопрос мужа, она извлекла из наружного кармана комбинезона очки с невероятно толстыми линзами, надела их и низко-низко склонилась над кухонным столом.
— На кульки, — после паузы ответила она. — Или на новогодние украшения. Ну, такие, какие цепляют елкам на самые макушки. А еще… Прямо больше и не знаю, Юр, с чем еще сравнить. Прежде мы таких не делали… Вы-то чего скажете, ребята? Яна, Макс, Глеб Евгеньевич? Вам со стороны виднее.
Дед Дахно, который ради премьеры оставил свой пост в торговом зале, откашлялся в кулак и с достоинством проговорил:
— На космические ракеты они похожи. Факт. А вон эти изюминки по бокам — точь-в-точь иллюминаторы.
— На перевернутые воронки, только узкие, — сообщил Макс. — Или на геометрические конусы, гипсовые, нам их в школе задавали рисовать. Правда, те были белые, а у этих цвет более приятный.
— На колпаки звездочетов, — сказала я. — И вообще на любые остроконечные старинные шляпы, только без полей. У самого автора был, наверно, такой же головной убор. Может быть, Парацельс вдохновлялся его видом, когда придумывал рецепт.
— Очень неплохая мысль, — одобрил Юрий. — Как насчет того, чтобы увековечить имя автора в его пирожном? Пусть оно будет «Парацельс с изюмом». Красиво и слегка загадочно. Нет возражений? Антоша, ты тоже не против? Единогласно. Глеб Евгеньевич, запиши, пожалуйста, это название в ценник. Тем более, что «Кулек с изюмом», «Колпак с изюмом» и даже «Ракета с изюмом» звучали бы, говоря по совести, еще кошмарней.
Черкашины всегда успокаивали мои нервы. Мне даже не требовалось есть их пирожные: сама атмосфера веселой деловитости изначально была пропитана оптимизмом. Здесь выветривалось плохое и начинало казаться, что мир более-менее прекрасен. И даже если он качнется вправо или влево, все равно в итоге никуда не упадет. А значит, царство истины неминуемо наступит. Орфей найдет Эвридику муравей — стрекозу, Таня — мячик, а все вместе — смысл жизни. Яблоки поспеют на Марсе, вишни — в саду у чеховского Дяди Вани. Всплывет «Титаник», утонет «Аврора». Вырастет из свина сфинкс. И киллеры всех стран, открыв сезон пулевых работ, будут стрелять только по тарелочкам и по большим праздникам…
В общем, глядя на Юрия, Тоню, свежеиспеченные «парацельсики», я сумела абстрагироваться от плохого и выбросить из головы типа за окном. Увы, ненадолго. Вскоре дед Дахно перешел опять в торговый зал, чтобы освободить место для новых ценников и попутно разведать обстановку. А вернувшись, доложил мне: подозрительный парень никуда не делся. Он все так же ходит по Шаболовке мимо магазина. Туда-сюда, словно маятник или ученый крокодил на цепи.
— Какой еще парень? — всполошился Макс. — Почему вы молчали?
Очень не хотелось отравлять атмосферу неприятной новостью, но куда деваться? Я рассказала Максу — а заодно и Черкашиным — о своих недавних наблюдениях из окна. И о свастике в том числе.
— Скажите, Яна, а того, вчерашнего бурша, вы помните хорошо? — Кунце был обеспокоен не на шутку. Он даже вернул на место пирожное, которое почти уже собрался попробовать. Вся дюжина так и осталась на подносе непочатой. — Я, пока с ним дрался, не успел разглядеть никаких подробностей, а вы? Оба они, вы сказали, чем-то похожи. Но у того не было такой татуировки?
Я нарочно закрыла глаза и напрягла зрительную память: маленький лоб — помню, бицепсы — помню. Как он падал на клумбу—помню отчетливо, как он удирал — век не забуду. Татуировку… хм…
— Кажется, ее там не было, — сообщила я, открыв глаза. — Или, может, была. Теперь я уже ни в чем абсолютно не уверена. Сами понимаете, вчера не было времени его рассматривать и бинокля при себе — тоже… Кстати, тот, который напал вчера, он, по-моему, поднимал воротник. Так что я все равно я бы ни фига не увидела.
— Но у сегодняшнего-то она точно есть? — не отставал от меня дотошный Кунце. — Вы не ошиблись? Не перепутали?
«Уж не слепая!» — чуть не брякнула я, однако вовремя прикусила язычок. В присутствии Черкашиных следовало выбирать выражения.
— Галлюцинациями не страдаю, — нашла я подходящую замену. Но пока искала, успела слегка разозлиться. — А если вы, Макс, не верите, выйдите на улицу да спросите: что это, братец, у тебя выколото на шее? Случайно, не красный крест? не голубь мира?
— Дожили! — сердито произнес Глеб Евгеньевич. — Уже со свастиками по Москве ходят. А Светка, дуреха, ему ореховый кекс продала… Эх, мало мы их, гадов, били на Курской дуге!
На самом деле старик Дахно не настолько был стар, чтобы повоевать в Отечественную. Однако никогда не упускал возможности закосить под сурового ветерана: он считал, что поколение дедов должно оставаться именно таким — ворчливым, упрямым, боевитым и непреклонным. Лишь тогда к его голосу прислушается молодежь.
— Возможно, все неприятности — из-за меня, — чистосердечно созналась я. — Обоих типов мог, в принципе, подослать Ленц. Однажды я его неплохо обломала. Теперь, пожалуй, с него станется приплатить за меня парочке отмороженных нацистов. Он-то знает, что я часто бываю в этой кондитерской…
— Кто такой Ленц? — спросил Кунце. — Я уже второй раз слышу от вас эту фамилию. Это ваш здешний Аль Капоне? Крестный отец?
— Никакой он не отец, а просто ворюга и жадюга, — отрубил справедливый дед Дахно. — Наша Яна с ним по-доброму а он ей шиш вместо денег. Вот она и выпотрошила его, как следует. Ободрала, как липку. Попила из гада кровушки.
— И то, и другое, и третье — в переносном смысле, — торопливо уточнила я. Гражданин Кессельштейна мог заплутать в русских идиомах и решить, что связался с вампиршей-садисткой. — У Ленца ресторанный бизнес, и когда он только-только его начинал…
Пришлось дорассказать всю историю до конца, завершив ее словами:
— Я думала, с тех пор мы квиты. Но он, боюсь, так не думает. За время моей речи пирожных на подносе не убавилось ни на
одну штуку. Дед Дахно не ел их по причине диабета. Сами Черкашины обычно не дегустировали пробную партию — из суеверия.
Я не притронулась к кулинарной новинке ради солидарности с голодной кошкой, а Макс, надеюсь, — из солидарности со мной. Хотя, возможно, у него пропал аппетит от моего рассказа.
В конце концов дед Дахно просто переложил два «парацельсика» в картонную коробку с фирменной буквой «Ч» и вручил мне: мол, съедите потом. Остальные десять должны были поступить в продажу. Будущее предложение определялось спросом. Чаще всего новинки у Черкашиных разбирали ходко. Осечка случилась только раз — три месяца назад, с марципаном по-монастырски. На лакомство, которое было популярно у итальянской монашеской братии лет четыреста назад, московская публика так и не клюнула. Думаю, Юра напрасно перемудрил с названием. Не стоило упоминать в нем Святого Франциска Ассизского. Публика привыкла отождествлять святость с воздержанием и постом. Хотя основатель ордена францисканцев был большой мастер пожрать и, по легенде, даже на смертном одре требовал принести этот самый злополучный марципан…
