Песах Амнуэль - Что там, за дверью?
И еще… Если покопаться в газетных вырезках… Дело Перкинса — шесть свидетелей видели, как подсудимый подошел к жертве и ударил ее ножом, но шесть других свидетелей в то же время видели Перкинса совсем в другом месте. Суд поверил первым шести, потому что кровь на рукаве подозреваемого и кровь жертвы оказались одной группы и мотив у Перкинса тоже был, вот только самого Перкинса на месте преступления не было… если верить шести свидетелям. Суд сделал свой выбор, и присяжные согласились. Перкинс все время плакал и кричал, что невиновен, у него были безумные от страха глаза, это было видно даже на плохой газетной фотографии… Но его повесили.
А дело Макферсона — это прошлый год, июнь… Дело Давлейса, которого оправдали, потому что исчезла одна из Улик — констебля обвинили тогда в небрежном хранении вещественных доказательств и уволили со службы… Бедняга никого не смог убедить в том, что все делал правильно.
Господи, сколько же было всего… В том числе и у Каррингтона. Я много лет изучал проблему явления духов, я присутствовал на сотнях спиритических сеансов, прочитал тысячи компетентных мнений и абсолютно надежных свидетельств, я всегда знал, что мир по ту сторону нашего, безусловно, существует, и единственное, что не давало мне покоя, что заставляло меня снова и снова обдумывать каждый известный мне случай — странное ощущение, будто чего-то я все-таки в этих рассказах и в собственных представлениях не понимаю. Порой духи, являвшиеся по зову медиума, были слишком просты и глупы, а порой говорили непонятно, будто горячечные больные. Сам себя я убеждал (и убедил) в том, что там, по ту сторону жизни, духи сохраняют те личности и личины, что имели при жизни; значит, там есть и умные, и дураки, и убогие, и гении, там дух Наполеона соседствует с духом базарного торговца, там дух египетского жреца беседует с духом тибетского ламы — мое представление было плоским, как представление африканского бушмена, впервые попавшего на Пиккадилли и решившего, что перед ним не многообразная жизнь огромного города, а красивая меняющаяся картинка, специально для него нарисованная на стволе дерева.
Понадобилась трагедия Альберта и Эмилии, понадобились два суматошных дня в лечебнице доктора Берринсона, чтобы я понял, насколько сложен на самом деле мир, который мы называем загробным и где материальные миры, подобные нашему, перемежаются мирами духовными, где низкое и высокое соседствуют друг с другом, а дух, вызываемый медиумом во время спиритического сеанса, может оказаться не личностью, а всего лишь сигналом, почтовым отправлением, таким же, как голос, звучащий по радио и передающий только то, что говорит состоящий из плоти и крови оператор в том, другом, более низком или более высоком, далеком от нас или близком мире.
И если все так — а это должно быть так, — то что я могу сделать для облегчения участи бедняги Нордхилла? Явиться на судебное заседание и, встав на свидетельское место, рассказать о мыслях, пришедших мне в голову? «Творец, — мог бы сказать я, — настолько велик в своих деяниях, что мир, созданный им, не может оказаться так прост, как мы это себе представляли. Умирая, человек прахом уходит в землю, а душа его возносится, но разве заканчиваются на этом ее бесконечные преобразования? И разве те, высшие миры не связаны с нашим многочисленными нитями, которые мы видим каждодневно, но не понимаем того, что видим?»
Должно быть, я спал, потому что рассуждения мои перешли в видения, дверь в комнату открылась, и, тихо ступая босыми ногами, вошла Эмилия — в белом балахоне, с золотым обручем на голове, стягивавшим ее распущенные волосы. Она вошла, остановилась передо мной, и я совершенно явственно услышал ее голос: «Никто не уходит, и все остается, ушедшие возвращаются, и нужно лишь раскрыть глаза, чтобы видеть знаки… Вы еще услышите обо мне… Я вернусь…» «Кто убил тебя? — спросил я. — Шеридан? Каррингтон? Или, может, все-таки Нордхилл? Кто?» Она покачала головой и повторила: «Вы еще увидите».
В тот момент я прекрасно понимал, что она имела в виду. В тот момент я точно помнил слова, сказанные Нордхиллом — или духом, который говорил его устами.
Но потом наступил глубокий сон без сновидений, и утром, проснувшись в холодной комнате, я забыл смысл сказанного Эмилией, в памяти осталось лишь ее удивительное лицо и слова, произнесенные тихим печальным голосом: «Никто не уходит, и все остается…»
Плед сполз с моих колен и лежал на полу, в комнате было так холодно, что меня мгновенно пробил озноб. Ноги онемели, и я с трудом поднялся, чтобы позвонить Найджелу и попросить горячего чаю.
«Морнинг пост», 28 октября 1926 года
…С того времени мне стало известно, что жизнь после смерти, общение и сопричастность живых и умерших являются реальностью, к чему вполне определенных и объективных доказательств, способных удовлетворить любого человека, не затененного предрассудком и могущего по достоинству оценить факты, у меня накопилось достаточно…
…Но надо иметь в виду, что мир умерших не менее, а скорее гораздо более сложен, чем мир живых, чему каждый исследователь спиритизма также может найти множество совершенно объективных доказательств, мимо которых обычно проходит, будучи поражен самим фактом общения с силами, существующими в иных измерениях…
…Дело Кристи является превосходным примером использования психометрии в помощь детективам. Ее часто использует французская и немецкая полиция, но наши британские детективы этим методом пренебрегают, будучи консервативны настолько, что предпочитают вовсе не расследовать сомнительные, по их мнению, случаи, нежели привлечь к их изучению силы и возможности, о которых обычно отзываются с искренним пренебрежением…
А.Конан Дойл
Зима выдалась снежной, я редко выезжал из своего дома на Виктория-стрит, лекции пришлось свести к минимуму, хотя приглашали меня и в Бирмингем, и в Ливерпуль, и даже в Глазго, где для моего выступления собирались подготовить огромную залу в старинном шотландском замке с привидениями. Я дурно себя чувствовал, приступы стенокардии случались все чаще, и домашние определенно становились жертвами моего все более портившегося характера.
Я ждал известий от Берринсона, каждый день просматривал газеты и делал множество вырезок, коллекция моя пополнялась, но вовсе не теми материалами, каких я ждал, не будучи в силах повлиять на события. Каррингтон прислал мне на Рождество красивую почтовую открытку, где твердым почерком написал несколько слов, из которых следовало, что бывший полицейский предпочел забыть обо всем, происходившем в лечебнице, и даже о том, что сам втянул меня в расследование, приведшее к новому пониманию смысла и состояния всего сущего.
