Игорь Поляков - Доктор Ахтин
Она, протянув руку, взяла кружку с холодным кофе и выпила его. Задумчиво глядя в окно, она медленно сказала:
— Мне жаль его. Он живет в своем мире, не осознавая, что болен. И он страдает.
— Вы кого-то подозреваете, Мария Давидовна? — деловито спросил Иван Викторович.
— Нет, — вздохнула женщина.
Когда Вилентьев вышел, она прошептала — молчи, полезнее это, чем тефтеф — и впервые подумала, что, возможно, она тоже сходит с ума. Кроме того, что ей приходилось думать об убийце, прибавилась еще одна проблема, думать о которой категорически не хотелось, но — ужас понимания своего возможного будущего медленно вползал в её сознание.
14
Я прихожу на работу вовремя. В ординаторской Вера Александровна, сидя за своим столом, что-то еле слышно напевает. Вчера она сдала теоретический экзамен на водительские права, а сегодня днем она пойдет сдавать вождение. Она уверена в себе, и — её подарок уже стоит на стоянке по соседству с домом.
Лариса у зеркала подводит глаза, пытаясь спрятать мешки под ними — тошнота изматывает её, мешая спокойно спать ночью и жить днем. Иногда, в минуты ночного безмолвия, она проклинает плод в своем животе, благодаря которому она не может спать и есть. Но днем, понимая кощунство таких мыслей, она вспоминает молитвы, которым учила мама в детстве.
Я переодеваюсь и иду в 301 палату, заглядывая по пути в другие мои палаты. В 302 — без изменений, три женщины с обычными заболеваниями. А в 303-ей слева у стены новый пациент. К нему я зайду позже.
Сейчас в 301-ой палате всего две пациентки, но из-за больной Мамалыгиной создается ощущение тесноты в помещении. Я смотрю на толстое тело, сидящее на кровати.
— Как вы себя сегодня чувствуйте?
— Значительно лучше, — отвечает женщина и отводит глаза в сторону.
Я вижу, что на тумбочке стало заметно меньше пищи — исчез кусок вареной курицы, полпалки копченой колбасы, и полбатона.
— Неужели, вы смогли покушать? — спрашиваю я.
— Я подумала, что продукты могут испортиться, — говорит она, по-прежнему не поднимая глаз.
— Пусть лопнет презренное брюхо, чем ценный продукт пропадет, — говорю я и отхожу от неё. Даже если она лопнет, как воздушный шарик, я не расстроюсь — это её выбор.
У больной Сидорчук второй день стабильное артериальное давление. Поговорив с ней, я обещаю, что выпишу её через пару дней. Узнав, что она еще не сдала анализ крови, я отправляю её в лабораторию. Когда я иду к выходу из палаты, больная Мамалыгина спрашивает:
— Доктор, а меня когда отпустите домой?
Я поворачиваюсь и задумчиво смотрю на неё. Дождавшись, когда Сидорчук уйдет из палаты, я негромко и с серьезным выражением лица говорю:
— А вот когда вы, Мамалыгина, сможете съесть все, что стоит у вас на тумбочке, тогда и выпишу.
В 303-ей палате я сажусь у постели нового пациента и открываю историю болезни. Судя по записям врача приемного отделения, больной Иванов поступил к нам с обострением язвы желудка. Я смотрю на пациента и спрашиваю, что его беспокоит. Он удобно садится на кровати, и начинает подробно и обстоятельно рассказывать, где и как у него болит, когда это у него началось и самое главное, что его беспокоит — позавчера у него была кровь в стуле. Последнюю фразу он произносит трагическим шепотом, словно красный цвет его кала стал для него давно ожидаемым ужасом.
Я слушаю его и думаю, что мужчина — не мой пациент. Мне надо быстро обследовать его и переводить в хирургию. Скорее всего, у него еще нет метастазов, и есть возможность выполнить радикальную операцию.
Я говорю ему, что мы будем обследоваться, чтобы понять, что с ним происходит, и ухожу.
В ординаторской только Лариса. Она явно не может работать — лицо бледное, в глазах муть тошнотворного состояния, пальцы дрожат.
— Ранний токсикоз пройдет и тебе станет легче, — говорю я и сажусь за свой стол.
— А с чего вы, Михаил Борисович, решили, что у меня ранний токсикоз, — с неприкрытой злостью в голосе говорит Лариса.
Я смотрю на неё и улыбаюсь. Она сейчас не может никого видеть, в глазах ненависть бьет через край.
— Лариса, посмотрите на себя в зеркало, и увидите там беременную женщину, которую постоянно тошнит. Эту картину нельзя перепутать, ни с каким другим изображением.
— И ничего смешного в этом нет, — говорит она, встает и уходит из ординаторской. Я смотрю ей вслед и думаю, что у неё в жизни всё получится.
Через час, когда я написал все истории болезни, и приготовил выписку на завтра, в коридоре отделения послышался шум. Вера Александровна, заглянув в ординаторскую, говорит мне:
— Михаил Борисович, похоже, у вашей больной из триста первой палаты какие-то проблемы.
Я встаю и быстро иду в палату. Пациентка Мамалыгина лежит в собственных рвотных массах, а больная Сидорчук, которая подняла тревогу, охает вокруг неё, тем не менее, не пытаясь как-то помочь ей. На тумбочке из пищи почти ничего не осталось, только два куска белого хлеба и полбанки варенья. Я заглядываю в глаза пациентки, которая тяжело дышит. У неё сильные боли в животе и рвота, которая не принесла облегчения.
Я говорю подоспевшей медсестре, что надо промыть женщине желудок и ухожу. Я понимаю, что Мамалыгина — больной человек, но никак не могу отделаться от мысли, что место для свиньи — в свинарнике.
Когда я прохожу мимо открытого кабинета заведующего отделением, Леонид Максимович, увидев меня, громко говорит:
— Михаил Борисович, зайдите ко мне.
Я вхожу в его кабинет и сажусь на стул.
— Михаил Борисович, я не могу ехать в Москву на конференцию и хочу попросить вас съездить. Как вы понимаете, мы не можем пропустить такое событие, — говорит он, отводя глаза.
— Вы же так ждали этой поездки, — говорю я с некоторым удивлением в голосе. Международная медицинская конференция по сердечно-сосудистым заболеваниям весьма значимое событие в медицине. Леонид Максимович, узнав о ней четыре месяца назад, давно готовился к этой поездке в Москву. И то, что он сейчас предложил мне, было очень важным шагом с его стороны, учитывая то, что никаких важных причин для отказа от этой поездки у него не было.
Леонид Максимович говорит о том, что иногда в его жизни случаются определенные события, из-за которых планы могут меняться и долгожданные мероприятия отодвигаются на второй план. Он говорит о том, что конференция должна быть очень интересной, и я должен все записать, а потом, по приезду, рассказать всем о том новом, что сейчас происходит в медицинской науке.
Я киваю.
— Хорошо, Леонид Максимович, я съезжу.
