Ярослава Осокина - Истории Джека
— Привет, милая, — ласково сказал он: звонила Эли. — Да, все хорошо. А ты как?… Я? Да нормально. В яме сижу… Какая разница, где?… Я по работе сижу.
Джек клятвенно уверил женщину, что все в порядке, посокрушался вместе с ней, какая гадкая у него работа, обещал ей, что непременно позвонит, как только вырвется из силков и еще раз уверил, что сидит в яме только по делу и очень далеко от напарницы, которая ничего такого не помышляет.
Облегченно выдохнул, нажав отбой, и потер виски.
Энца сочувственно посопела.
— Мы договаривались вчера в кино, — сказал Джек, — а нас задержали, помнишь, и не вышло. Теперь расстраивается.
— Понятно, — отозвалась Энца. — Она кино любит? А что вы в прошлый раз смотрели?
— Любит, — сказал Джек и вдруг нахмурился. — А что смотрели… не помню. Что-то про любовь, и я заснул, наверно.
Он вытянул ноги и поменял позу: спина уже начала затекать.
— Она попросила меня стихотворение сочинить, а я никак не могу, — пожаловался он. — Не выходит как-то.
Энца хмыкнула.
— А ты уже сочинял вот так, по заказу?
— Не… тоже не выходило. Только раз, но там совпало: меня попросили, а я и сам уже начал.
Энца поглядела вверх: прежде розовые облака стали терять цвет, небо становилось более блеклым. Закат был уже близко.
— Почитай, пожалуйста, — вдруг попросила она.
Джек помолчал немного, потом сказал:
— Сначала давай шоколад. У меня живот начинает к позвоночнику прирастать.
Энца достала обе плитки, ему протянула нераспечатанную, а сама с удовольствием зашуршала оберткой оставшейся.
— Молочный? — удивился Джек. — Ты же не любишь.
— Это Донно сегодня дал, — с набитым ртом отозвалась Энца.
Шоколад, на самом деле, — это хорошо, когда желудок полон, и есть чашечка кофе или чая, а просто так… просто так — это издевательство над желудком. Ну, деваться-то все равно некуда, залью сверху водой, решила Энца. Видимо, к тому же выводу пришел и Джек, и они, прикладываясь по очереди, осушили слишком маленькую для двоих бутылочку.
— Да, кстати, знаешь… — сказал Джек. — Если будут про Донно чего болтать… ну, там у вас на занятиях. Ты не слушай.
— Я и не слушаю, — отозвалась Энца.
Хотя, конечно, это было тяжело — несколько раз и подходили, спрашивали, каково это. Не боится ли она. Как можно бояться Донно — не в том смысле, как его опасалась Энца, — а по-настоящему, ожидая от него жестокой выходки или чего-то страшного, ей было непонятно. «Он же убийца, а его папаша…», — однажды простодушно выдал один из мастеров боя, когда они с тренировки шли. Донно с коллегами повстречались по дороге, и Энца помахала ему рукой.
Простой обмен любезностями вызвал среди тренирующихся бурный разговор о том, что некоторых стоило бы на всякий случай изолировать. Про «папашу» не дал договорить Саган, ввинтился между Энцей и болтуном, и процедил сквозь зубы, что мужики, которые сплетничают — хуже баб. Парень обиделся. Саган тогда тоже сказал: «Не слушай».
Спрашивать Донно об этом Энца постеснялась. Решила, что тот сам расскажет — если решит, что это нужно.
Тем временем небо над ними наконец начало темнеть, потихоньку наливаясь густой сумеречной краской.
— Скоро начнется, — заметил Джек.
— А вдруг они мимо пройдут? — обеспокоилась Энца. — Мы же в яме, они могут и не заглянуть. А пирамидка уже разряжена.
Джек пожал плечами.
— На голоса придут, надо просто продолжать разговаривать. Ты пока свечи зажги.
— А ты обещал почитать, — напомнила Энца, забрав у него зажигалку.
У них с собой была пара заговоренных свечей, на случай если в сильном магическом поле фонарь разрядится. Эти свечи не гасли даже на самом сильном ветру, а еще в их свете можно было разглядеть то, что простым глазом не видно.
Энце, впрочем, это никогда не удавалось.
Нагретая за день земля дышала теплом, наверху в травах громко пели сверчки, и в отдалении стала слышна переливчатая звонкая песня позднего соловья. Хороший знак, подумала Энца, соловьи к добру обычно.
— Я это написал, когда еще только учиться начал, — сказал вдруг Джек. — Это колыбельная. Для одного друга.
Пусть будет сон твой добрым,
Спи, бедное дитя.
Ночь рассыпает звезды
По темным небесам.
Звенят как льдинки звезды,
Спи, бедное дитя.
И пусть под звон их тонкий,
Приснятся чудеса.
А если станет грустно,
Спи, бедное дитя.
У ветра попрошу я,
Чтоб песни напевал.
Три песни ветер знает,
Спи, бедное дитя…
— Оп, — сказал вдруг Джек, обрывая сам себя на полуслове.
Энца резко повернула голову, проследив за его взглядом.
На отвесной стене ямы тускло и смутно проступала тень, медленно ползущая вниз головой. Некрупное короткое тело ромбовидной формы, лапы как у ящерки, с цепкими длинными пальцами и большая голова.
Оно неотрывно смотрело на людей круглыми немигающими глазами на маленьком темном личике, похожем на человеческое. С головы нечесаной черной паклей свисали длинные волосы, слегка покачиваясь при движении существа.
Энца плавно повела руками, формируя воздушные клинки — короткие в этот раз, чтобы не задеть случайно Джека, стремительно двинулась к существу…
…нет, не стремительно… тело будто увязло в киселе, движения замедлились, угасая, и сама Энца более не смогла оторвать взгляда от его глаз, начинавших слегка светиться в опускающемся сумраке.
Пока Джек читал колыбельную, он наматывал на кулак плоскую железную цепочку — один из экспериментальных артефактов Ван-Лира.
Пришлось на левый наматывать, правая двигалась все с бОльшим трудом, постепенно немея. Когда Энца вдруг остановилась, Джек почувствовал, как исчез на языке металлический вкус — пропали ее клинки.
Существо переключилось на Джека, замерев на стене. Но Джек, примерно поняв, в чем дело, отвел взгляд, рывком поднимаясь на ноги. Схватив Энцу за плечо, дернул в сторону и одновременно махнул цепью в сторону существа.
На конце тонкой цепочки был железный шарик, который содержал в себе направленный заряд пси-энергии, который по замыслу должен был разрывать плоть монстр-объектов среднего уровня.
Существо вздрогнуло, скользнуло немного вниз по стене, неловко перебирая тощими лапами, задергало головой.
Энца отмерла, и вдруг так резко прыгнула вперед, взмахивая клинками, что Джек едва успел отшатнуться, чтобы его не задело.
— Чего творишь? — возмутился он. — Ты мне голову чуть не снесла!
Энца испуганно посмотрела на него.
