Владимир Михановский - Самое таинственное убийство(Терра)
— Мама, что с тобой? Ты губу до к…крови п…прикусила!..
— Не обращай внимания, сынок. Кого волнует мое состояние?
— Не говори так.
— Придешь сегодня в гостиную?
— Не хочется, надоело в… видеть эти лица, слушать одни и те же споры, доходящие до озверения… И в то же время знать, что кто-то из них убил твоего отца.
— Не забывай: по сегодняшний день мы все в одинаковом положении, все — подозреваемые.
— Что т…ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сказала. Приходи, сынок, сегодня в гостиную, мы продолжим наш разговор.
— К…когда ты говоришь мне сынок, я готов пойти хоть на край света.
— Вот и договорились, — кивнула Сильвина. — А теперь разминайся. Не стану больше тебя отвлекать.
Сильвина осталась в зале. Мишель сбросил куртку, оставшись в тренировочном костюме, и направился к космотренажеру — своему любимому снаряду, который занимал центр помещения. Арнольд тоже любил этот снаряд, а вот Сильвина побаивалась, поглядывала с опаской на огромный комплекс, из которого торчали в разные стороны рычаги и рукоятки.
Да, это был снаряд не для слабонервных. Выбрав соответствующий режим, можно было за пятнадцатиминутную тренировку согнать до двух килограммов веса. Мишель набрал на пульте нужную комбинацию, и вскоре вибратор загудел, швыряя, подбрасывая и вращая юношу во всех мыслимых плоскостях.
Сильвина прислонилась спиной к шведской стенке, на перекладину которой Мишель забросил свою куртку, и внимательно наблюдала за сыном.
Но тому было не до нее. Тренажер, взревев, усилил обороты, и вращающиеся лопасти слились в радужный круг.
Сильвина осторожно, шаг за шагом приблизилась к куртке, затем сунула руку назад, нащупала карман и достала из него прямоугольный предмет, который разглядывал Мишель. Это оказалась фотография. С глянцевитой поверхности на нее смотрела высокомерно улыбающаяся Даниель Радомилич. Снимок был сделан в Ядерном центре, об этом говорил возвышавшийся позади головной корпус, известный всей планете. Ей припомнились слова Атамаля, сказанные когда-то: «Через этот корпус, когда в нем работает Завара, проходит ось мироздания».
Даниель стояла, полуобнявшись с Одиннадцатым — квадратноплечим белковым, и оба щурились на солнце. Золотистые волосы Даниель водопадом ниспадали на ее плечи. Она глядела куда-то вдаль, мимо объектива.
«Снова эта змея! — со злобой подумала Сильвина. — Погубила Арнольда, теперь ей Мишеля подавай. Нет, голубушка, не выйдет. Я выведу тебя на чистую воду».
Сильвина сунула фотографию на место, и вовремя: тренажер начал урчать потише, сбавляя обороты.
Мишель, привязанный ремнями к какой-то упруго извивающейся пластине, вознесся в переменном поле под самый потолок, откуда помахал ей рукой. Сильвина махнула в ответ.
Через минуту она быстро шла по коридору, прикидывая, кого теперь нужно повидать, чтобы пригласить на общую трапезу в гостиную.
* * *— …Я здесь, в заключении, совсем размагнитился, — пожаловался Рабидель. — Остатки формы потерял, и аппетит, и сон.
— Лучше потерять аппетит, чем мужество, — откликнулся Делион. — Недурной афоризм, а?
Они неторопливо прохаживались по внутреннему двору.
Снег, выпавший ночью, белковые еще на рассвете убрали с дорожек — мокрый, разбухший от влаги. Температура, упавшая было ночью, снова повысилась почти до нуля.
Дорожки были скользкими. Делион, поскользнувшись, едва не упал, марсианин подхватил его.
— Ты несправедлив, говоря, что мы в заключении, — сказал Александр. — Я, например, в таких шикарных условиях никогда не жил.
— По мне, клетку хоть позолоти — она клеткой останется. Вон как у попугая — любимца Сильвины.
— Но она его иногда выпускает, разрешает по помещениям полетать.
— А нам — дозволено по двору прогуливаться. Как видишь, аналогия полная.
О шахматах заядлые партнеры не вспоминали — их головы были полны другими заботами.
— Нервы на пределе, — пожаловался Рабидель. — Этот красавчик решил нас взять измором. Кончится тем, что пойду к Филимену и скажу: «Я убил Завару. Сажайте меня за решетку, только выпустите остальных».
— На юридическом языке это называется самооговор, — заметил Делион, глянув на бледное, осунувшееся лицо собеседника.
— Пусть Сванте называет это как хочет, — махнул рукой марсианин. — Больше так не могу. Чувствую себя, как фертачник при ломке.
— Откуда тебе знать, как чувствует себя фертачник? Зельем баловался?
— Фертач не пробовал, Бог миловал. А вот на несчастных этих насмотрелся, их на Красной планете хватает.
— Город Марса — столица фертачников. У тебя на них глаз наметанный?
— Конечно.
— Как думаешь, есть фертачники среди гостей виллы? — спросил Дел ион.
Рабидель задумался.
— Пожалуй, Эребро.
— Эребро?
— Если он и не фертачник, то был им.
— Как ты можешь знать?
— Кто фертачил, у того клеймо остается на всю жизнь.
— Печать дьявола?
— Вроде того.
— Я читал, что у бывшего фертачника может наступить полоса сумеречного сознания, когда он не ведает, что творит. В таком состоянии он способен на любой поступок, который не оставляет в памяти следов.
— Думаешь, Сванте об этом не знает?
— Не знаю, что думает Сванте и как продвигается следствие. Мне он об этом не говорит.
— Но ты же его ментор!
— Наши занятия по физике у меня уже в печенках сидят. Иногда я спрашиваю себя, кто чей ментор? В некоторых вопросах пространства и времени он опередил меня. Да и не только меня…
— Ладно, физику побоку. Мы с тобой задумали вещи посерьезнее.
— Наше частное расследование ты ставишь выше науки?
— Выше всего на свете!
— Тогда давай начистоту. Давай-ка выясним все друг о друге, чтобы не оставалось недомолвок. Скажи, Раби, как у тебя складывались отношения с Заварой? Был ты на него в обиде?
— Ты что, меня подозреваешь?.. — возмутился марсианин.
— Дело не в том. Начиная расследование, мы должны быть абсолютно уверены друг в друге. Иначе наша операция утрачивает смысл.
— Я всегда преклонялся перед Заварой…
— Э, брось, — поморщился Делион. — Все эти слова я слышал здесь, на юбилее, и не далее как три недели назад… Меня интересуют ваши личные отношения. Впрочем, не хочешь — не отвечай.
— Отчего же, отвечу. В изучении пространства и времени мы шли соседними дорожками, по параллельным путям. Арнольд опередил меня, доказательство чему — его будатор. Ну, а я приотстал, но все-таки сделал несколько шагов, причем — задолго до открытия Завары. Завара использовал мои результаты, забыв сослаться на первоисточник.
