Зло той же меры - Теверовский Михаил Григорьевич
«Решайся, брат. Времени на раздумья нет», – успел Дима прочитать последнее сообщение от Андрея. И вмиг принял окончательное решение.
Дима резко вскочил со стула, намереваясь пулей вылететь с кухни. Но грозный оклик отца и направленный в его сторону указательный палец остановили его:
– Мы ещё не дообедали. Прояви уважение к трудившейся с утра матери. Через три часа к нам в гости придёт потенциальный бизнес-партнёр, вот тогда свалишь из дома, чтобы не позорить нас. А пока будь добр, верни свой зад обратно на стул.
В этот момент всё внутри Димы будто взорвалось. В памяти всплыли все те обиды, что накопились за долгие тяжёлые годы с той страшной трагедии на всегда такого холодного и отстранённого отца. Слова сами собой рвались наружу, а слёзы ручьями хлынули из глаз Димы.
– Пошёл ты к чёрту! Понял?! Я не хотел, чтобы произошёл выкидыш. Я не хотел, понял ты?! Я все годы корил себя за это, мне нужна была поддержка, а ты, наоборот, винил меня, как подворачивался случай, смешивал с грязью и говном! Сколько ещё ты будешь меня ненавидеть, а? Всю мою жизнь? И напоминать мне… Пошёл к чёрту! Тварь!
С этими словами Дима выскочил из кухни и рванул к входной двери, по пути размазывая по лицу не прекращавшие струиться слёзы. В этот момент ему было плевать на то, что думает о нём его отец, что хочет сказать ему, что вообще теперь будет. Плевать на всё. Ему нет места в этой семье – он знал это давно, но столько лет не хотел верить, всячески уговаривал себя, что ошибается. Но теперь всё было кончено, точка поставлена. Ему нужна новая семья. Нужны те, на кого он сможет всегда опереться и положиться. И Дима видел для себя теперь лишь один-единственный путь – банда Дракона.
Глава 5
Пятница, 2 дня до…Вечер
Тело приятно ломило спортивной усталостью. Я вышел из оздоровляющего комплекса «Офиса», чувствуя себя посвежевшим и даже отдохнувшим. Особенно после завершавшего спортивный день заплыва в бассейне и затем принятия душа. Сделав глубокий вдох весеннего, день ото дня теплеющего воздуха я, как в любой другой будний день, направился к автобусной остановке. С одним лишь отличием: на моих наручных часах показывалось время «18:03», а не как обычно: минимум семь или даже восемь часов вечера.
В тот день даже автобус не вызвал у меня стандартного от него приступа тошноты, хоть по всем канонам последних лет он был и с пыхтящим чёрным дымом из выхлопной трубы, и трясущимся даже на ровном асфальте. А внешне весь потёртый, размалёванный и грязный. Наверное, моё к нему нейтральное отношение было вызвано тем, что мне впервые за последние полгода удалось занять сидячее место, что означало, что салон не был забит людьми, словно сельдями в бочке, уставшими и понурыми после тяжёлого рабочего дня. Видимо, в «Офисе» не только я имел привычку задерживаться после стандартного рабочего дня. И сейчас со мной ехали сотрудники, проведшие этот день в точности как и я, занимаясь спортом и отдыхая от стандартной ежедневной рутины.
Конечно, серые и безликие пейзажи улиц Новоградска за окном радости прибавить не могли, но я решил и не любоваться ими. Воткнув поглубже внутриканальные наушники, я включил какую-то расслабляющую подборку, а сам уткнулся в экран телефона, продолжив тем самым отложенное неделю назад чтение книги Михаила Зыгаря [1] под звучным названием «Империя должна умереть». Одновременно вызывала любопытство и пугала схожесть описываемых событий тех лет с сегодняшней действительностью. Сменяются декорации, поколения, в обиход проникают и встраиваются новые технологии, хоть и очень медленно и со скрипом. Со стороны кажется, что действительность совершенно иная, в отличие от тех лет, словно с другой планеты… Но люди не меняются. Те же потребности, стремления, конфронтации. И хождение по тем же граблям, повторение тех же самых ошибок. История движется, конечно, не по кругу, но по спирали. К сожалению, мы так и не научились самообразовываться на опыте наших предшественников, делаем выводы только лишь из собственных ошибок, когда становится уже слишком поздно. Забавен и тот факт, что официально книга «Империя должна умереть» под запретом цензуры уже очень давно. В чёрном списке я её, собственно, и нашёл, без него, быть может, никогда и не узнал о том, что такой труд в принципе существует. Интересно, является ли этот случай эффектом Стрейзанд?
За чтением время в поездке прошло намного быстрее. Я бы читал и в обычные будние дни, но стоя это делать было неудобно, особенно когда тебя сжимают и пихают со всех сторон пассажиры, непонятно куда спешащие, даже уже находясь в автобусе. А советуемые мне не раз Лизой аудиокниги я просто-напросто не воспринимал на слух, каждый раз терял нить повествования и не мог влиться обратно в описываемые, а вернее читаемые диктором события.
И вот я уже выходил на остановке, от которой пять минут идти пешком – и я наконец окажусь дома. Наш район был далеко не самым худшим в городе, потому пройтись по нему вечером не казалось столь ужасающим и страшным действием. Конечно, фонари ещё не светили, опять же, в целях экономии ресурса электроэнергии, да даже и когда включались, то работали через один, но, в принципе, на улице было ещё относительно светло. Конечно, мусор и грязь были и здесь размазаны по всем тротуарам, бордюрам и проезжей части, но в более или менее терпимом количестве, в отличие от самых бедных и пугающих районов Новоградска. Вот уже я видел саму многоэтажку, в которой мы жили, обошёл её – вот и он, родной подъезд… Внезапно чувство необъяснимой тревоги сковало меня, сердце сжалось, а по спине пробежали неприятные мурашки. Я остановился как вкопанный и теперь осматривался по сторонам, стараясь всё же понять, что могло стать причиной тревоги. Странный запах? Вроде нет. Что-то не так в цветовой гамме? Тоже нет. Всё как обычно. Всё как и всегда. Но почему тогда меня снедает изнутри какое-то очень странное волнение?
Спустя пару мгновений я продолжил свой путь, приближаясь к подъезду. Неприятное ощущение не уходило, но тем не менее понемногу притуплялось, из-за чего я продолжал сохранять концентрацию и быть весь в напряжении. От него я попытался избавиться, поднимаясь на лифте, – опять же, я не должен был нести в дом к жене и дочке какие-то негативные эмоции и чувства, отравлять их этой заразой, которой и так полон вокруг мир.
Наконец створки скрежещущего и трясущегося все этажи лифта раскрылись и я вышел на своём этаже. Приблизился к общей коридорной двери – она была открыта. Что было странно, так как раньше такого никогда не бывало. Быть может, кто-то, уходя утром из дома, оставлял её всегда так, а просто сегодня я вернулся раньше других, обычно закрывавших её? Тем не менее, несмотря на логичное объяснение, имевшееся у меня в голове, неприятное чувство тревоги вновь усилилось и заиграло ещё более яркими красками. Шаг за шагом я преодолел общий коридор и приблизился к двери нашей с Лизой квартиры. Достал из кармана ключ, вставил его в замочную скважину… Дверь от лёгкого толчка начала сама собой открываться. В коридоре горел свет…
Всё дальнейшее было как в тумане, облечённом серой, едва заметной дымкой. Я вступил в прихожую, осматривая из неё коридор, уходивший к детской, кухню и нашу спальню. Вокруг меня было перевёрнуто с ног на голову, валялось раскиданное по полу.
– Лиза, Наташа! – окликнул своих любимых я, но не дождался ответа. Вмиг образовавшийся ком в горле не давал вдохнуть, но у меня не было времени поддаваться панике. Я бросился в нашу с Лизой спальню – как и в прихожей, все вещи были вытащены, вырваны и разбросаны по полу. Створки шкафов раскрыты, из них теперь на меня смотрели покосившиеся полки, некоторые из которых вырваны с корнем. Ограбление? Телевизор и компьютер отсутствовали, но мне было плевать. Где мои жена и дочка?!
Вернулся в прихожую, с тяжёлым сердцем преодолел коридор, направляясь к двери в детскую комнату. И перед моими глазами открылось самое страшное… На полу, спиной ко мне, рядом лежали тела Лизы и Наташи, словно даже после смерти они стремились быть поближе, искали защиты и спасения друг в друге. Вокруг них разливалось алое пятно уже начавшей загустевать крови. Без сил я упал на колени перед ними прямо там же, где и стоял. Мне хотелось кричать, рвать и метать, хотя бы заплакать, но я не мог. Лишь отяжелевший ком в горле и сухие глаза… Внутри меня всё пылало, разрывало на мелкие части сердце, казалось, выедало внутренности. Я подполз к телам тех, кого любил больше всего во всём мире. Единственных дорогих мне людей. Дороже самой моей жизни. Я сгрёб тела в охапку, прижал к себе, целовал их холодные лбы, щёки, синие губы, вглядывался в их безжизненные глаза, всё ещё надеясь увидеть какую-то искру, надежду. Но в них не было ничего. Одна лишь пустота, теперь заполняющая, одновременно утягивающая и сдавливающая всего меня.
