Ангелотворец - Харкуэй Ник
– Этот поезд – наша плоть и кровь, – говорит Хранитель. – Наше детище, плод трудов наших. Мы знаем его досконально. Чертежи совершенны, а материалы – нет. Они не могут быть совершенны по определению. Мы постарались это учесть и скомпенсировать. Вот эта поверхность кажется вам идеально отвесной? Идеально ровной? Это не так. Здесь подпилили, там подогнали. Заклепки все чуть разные. И расположены так, чтобы дерево не дало трещину. Местами мы их нарочно ослабили, чтобы материалам было, куда расширяться. Машина не понимает, что уязвима. Коловорот не знает, когда уничтожает предмет, в который врезается. А мы знаем. Мы чувствуем и слышим. Осязаем. Осязание вернее зрения.
– И это… делает ваши машины лучше?
Хранитель пожимает плечами.
– Это делает лучше нас. Или, по крайней мере, это означает, что труд и мастерство всегда для нас первостепенны. Мы видим несовершенства мира и научились понимать, на что сами способны под давлением. Да. Наши изделия действительно на долю процента лучше, чем изготовленные машинами, которые работают безупречно, без погрешностей. Однако разница становится ощутима лишь в условиях предельно высоких нагрузок. Если придется долго гнать этот поезд на всех парах, он выдержит. Он выдержит куда более серьезные испытания, чем указано в техпаспорте и чем можно себе представить. Он будет работать вопреки здравому смыслу, когда не останется никаких ожиданий, никаких надежд. Столкни его с рельс, заставь катиться по песку, нагревай, бей, – он сделает все, что в его силах. Он будет держаться до последнего, как живой человек, которым движет любовь. А когда он все-таки откажет, то откажет героически, унеся с собой наших врагов. Потому что таким мы его создали. Впрочем, надеюсь, такой необходимости не возникнет. «Лавлейс» – не линкор.
– Зато линкор – «Купара».
Хранитель улыбается.
– Она тоже выносливая.
Что, конечно, радует, но не сообщает Эди ничего нового о судне Аманды Бейнс. Тьфу!
Полгода спустя Эди Банистер, в удобных туфлях и скромном нижнем белье (впрочем, не совсем скромном, потому что у нее длинные ноги, а в ее фигуре недавно появились первые намеки на женственные формы), обливаясь потом, трудится среди машин. «Ада Лавлейс» узкая и как-то странно покачивается на ходу – будто каждую секунду повисает на краю обрыва. Первые несколько недель это вызывало у Эди ужасную дурноту, теперь же она почти ничего не замечает, разве что какую-нибудь деталь на долю секунды заклинит в карданном подвесе, и та перестанет работать в унисон с остальными. Лязг металла по металлу под ногами внезапно сменится ревом волн и ветра, по ногам потянет благословенный холодок. В операторской становится гораздо прохладнее, когда поезд идет по мосту.
Шифровальное оборудование – если это оно, – исступленно чихает. У Эди встают дыбом волосы, и она чувствует, как пыль и сажа оседают на кожу. Нахмурившись, она прикасается к заземляющему стержню слева, затем поправляет штыри и скармливает машине очередную последовательность цифр.
«Ада Лавлейс» – место, где Эди работает, живет и, как ни удивительно, учится. До начала рабочей смены в Парнике 6 (секретное условное обозначение операторской на «Аде Лавлейс») она четыре часа проводит за изучением вещей, которые девушкам знать не положено; поезд тем временем мчит по британской земле, занимая свободные боковые пути и заполняя пробелы в расписании.
«Ада Лавлейс», начинает понимать Эди, – лишь одна составляющая удивительной системы, сложной паутины связей. Система эта состоит не только из поездов, однако каждый ее элемент оснащен такой же машиной для работы с шифрами. В задачи Эди входит дешифровка сообщений и решение общих вычислительных задач, математическая оценка вероятностей и случайностей. Таская дешифрованные сообщения из операторской в кабинет Абеля Джасмина в голове поезда, Эди потихоньку догадывается, что стоит за числами: это населенные пункты, войска и флотилии. Она и близко не представляет, какое число что означает, зато хотя бы поняла, для чего нужны производимые ею в Парнике 6 расчеты. Они позволяют установить периодичность пополнения запасов вражеских войск, вероятность обнаружения секретной базы в результате ранней оттепели и схода снега с горной вершины, определить по частоте и высоте волн глубину воды в гавани. Эди подозревает, что это тоже часть испытания: сообразить, с чем имеешь дело, когда никто тебе об этом не говорит. К ней все еще присматриваются. Здесь тайны – это призы, которые нужно добыть, проявив смекалку.
Поезд входит в тоннель, и Эди вздыхает: в помещении моментально воцаряется удушливый зной. Несколько недель назад она предположила, что девушки, работающие в операторской, могли бы обойтись значительно менее скромным набором одежды. Ее инициативу поддержали даже самые робкие и кроткие, покуда на этот счет не высказался – чрезвычайно уважительно – сам Хранитель. Во-первых, и без того непросто организовать группу монахов и солдат, отвечающих за работу двигателя и машин, так зачем усложнять задачу, окружая их обнаженными потными девицами? Во-вторых, никакой леди, даже самой ярой патриотке, не захочется получить ожог чувствительного места, каковой может повлечь за собой (тут он медлит, силясь подобрать уважительную терминологию) контакт не закрытой корсетом груди с горячей трубой или электронной лампой.
Эди Банистер: шифровальщица, инженер разведки, высекающая странные истины из раскаленного добела металла науки, чтобы победить тьму, расползающуюся по европейским землям. Попутно она осваивает поэзию, историю, языки и искусство меткой стрельбы. Все это – в полуобнаженном виде и в окружении других раздетых девиц.
Множество прочитанных древнегреческих трагедий помогают ярко представить себе возможные последствия подобного взаимодействия.
Эди Банистер видит себя в гладкой латунной пластинке и пытается разглядеть там решимость. Сегодня она твердо вознамерилась узнать больше о своей работе. Ясно, что в организации Абеля Джасмина существуют так называемые уровни допуска к информации – то есть, каждый сотрудник знает о подразделении «Наука 2» ровно столько, сколько необходимо для выполнения своих функций в пределах сети. По этому поводу у Эди есть три соображения: 1) Абель Джасмин (и, вероятно, Аманда Бейнс) знает все, как и министр, управляющий их деятельностью, а также некоторое число его подчиненных, и если к списку посвященных добавится один младший сотрудник, вряд ли это серьезно подорвет безопасность государства; 2) хотя шансы исчезающе малы, все же нельзя полностью исключить, что «Наука 2» – вовсе не британская контора, а немецкая, и гражданский долг Эди – убедиться, что она не предает, сама того не сознавая, любимую родину; 3) наконец ей просто очень, очень хочется знать, что тут происходит. Если ее застукают – а застукав, не пристрелят на месте за попытку раскрытия коварного плана немецкой разведки, – в свое оправдание она приведет пункты 1 и 2, а о пункте 3 умолчит.
Так Эди Банистер, восемнадцати лет от роду и тонкая, как рельсы, по которым едет «Лавлейс», готовится к своей первой секретной операции.
В течение нескольких недель она внимательно изучала те части Парника 6, к которым имеет непосредственный доступ. Замыкают состав спальные вагоны: в последнем живут монахи, в предпоследнем – эдакой казарме, бронированной и всегда готовой к обороне, – спят военные, дальше женщины, затем идут душевые комнаты и общая столовая, рабочая зона, учебные кабинеты и, наконец, личные покои Абеля Джасмина с кабинетом, куда приносят расшифровки. Кабинет ютится рядом с машинным отсеком, тоже бронированным и готовым отражать любые поползновения врага. Во всем этом Эди – в своей новой ипостаси проходящей обучение искусствам стратегии и войны – видится неявный приоритетный порядок, тщательно продуманный тактический расчет. Она успела обнаружить систему автоматической расцепки вагонов, активировать которую можно только специальным ключом. Доступ к ней есть в нескольких местах, расположенных в разных частях главного коридора. Коридор этот петляет, обходя купе то с одной, то с другой стороны, что не только делает помещения более закрытыми и обособленными, но и исключает возможность их продольного обстрела. Словом, в конструкцию «Лавлейс», помимо странных тактильных молитв рескианцев, в первую очередь вложено огромное количество умственного труда.
