Антон Фарб - Авадон
К концу монолога доктора Лимек пришел к выводу, что более всего на свете Меерс любил слушать звук своего голоса. С такими людьми всегда было легко работать: надо просто направлять их поток красноречия в нужное русло.
- Вопрос не в этом, доктор. Вопрос в том, знает ли Шварц о вашем сотрудничестве с Петерсеном в проекте "Авалон" или он направил инженера сюда по чистой случайности?
У доктора Меерса удивленно округлились глаза.
- В каком, простите, проекте? - переспросил он и тут же принялся оправдываться. - Не понимаю, о чем вы говорите. Да, я давно был знаком с Персивалем, я наблюдаю его дочку, но сотрудничество? Проект? Вы что, бредите? У вас делириум?
- У меня дневник Петерсена, - соврал сыщик.
Меерс замолчал, сложил губы трубочкой и просвистел первых пару нот из Пятой симфонии Бетховена.
- М-да, - сказал он сердито. - Что называется, приехали. Чертов кретин. Со своими журналами, дневниками, чертежами... Маниакальная тяга все записывать... Сколько вы хотите за дневник?
- Я не шантажист.
- А жаль. С деньгами все было бы проще.
- Я хочу знать, что случилось с Петерсеном в ночь на прошлый четверг. Где он был все это время. И где его нашли трискели.
- И это все?
- Нет, - Лимек пошел ва-банк: - Я хочу знать, что на самом деле задумали Ксавье и Валлендорф, и какую роль во всем этом играют алхимики. Я хочу знать все, до последней детали, до самой мельчайшей подробности. И тогда я постараюсь сделать так, чтобы Шварц не узнал о вашем участии в этом деле. Устраивает такой расклад?
Меерс посмотрел на сыщика с жалостью.
- И все-таки идиот... - констатировал он. - Зачем вам это надо? Зачем вам во все это лезть?
- Я уже в это влез так, что дальше некуда, - сообщил Лимек откровенно. - Мне просто надоело играть вслепую и ломиться вперед наобум.
Особенно если учесть, добавил он про себя, что я оказался втянут в противостояние между "Трискелионом" и Алхимической лабораторией - двумя колоссальными силами, любой из которых хватит, чтобы стереть меня в порошок. В обещанное Шварцем возвращение в систему Лимек не верил. Когда трискели схватят Фоста, или кого они там видят во главе заговора против Куртца, сыщику тоже найдется местечко в числе заговорщиков, приговоренных к расстрелу. Или ему просто устроят автокатастрофу...
- Ну ладно, - сказал Меерс, прекратив оглаживать бородку. - Вреда от этого не будет. Мне, по крайней мере. Да и вам, скорее всего, тоже. В любом случае, все уже кончилось. Но учтите, во многих знаниях - многие печали... Пойдемте, Лимек, - предложил он, выбираясь из кресла. - Я покажу вам Петерсена, а по дороге расскажу трогательную историю о том, как идеалист и мечтатель может погубить жизнь свою и близких, доверившись хитрым и коварным заговорщикам. Это будет длинная и печальная история, и не ждите от нее счастливой концовки.
5
Лимеку прежде никогда не доводилось бывать в Азилуме, и он совсем иначе представлял себе здешнюю обстановку. Воображение рисовало мрачную картину серых тюремных коридоров, забранных решетками дверей, привязанных к кроватям психов, бьющихся в припадках эпилептиков, вечный стон и скрежет зубовный... На самом деле, коридоры Азилума оказались чистыми и светлыми, на стенах были поклеены веселенькие обои в цветочек, под ногами лежал канареечно-желтый ковролин, а вместо стона и скрежета повсюду негромко играли жизнерадостные джазовые мелодии.
- Вы, конечно же, знакомы с легендой об Авернусе, - начал Меерс, неспешно вышагивая по коридору впереди сыщика. - Благородный рыцарь при дворе короля Танкреда, самоотверженно спустившийся в Бездну, после чего на протяжении пятидесяти лет в Авадоне не случилось ни одного крупного Шторма.
- В школе проходили, - кивнул Лимек, и Меерс коротко, по-женски засмеялся, слегка подвизгивая.
- Ну еще бы, - отсмеявшись, сказал он. - Еще бы вы не проходили. Извините за мой смех, просто я попытался представить вас за школьной партой...
В ответ Лимек предпочел криво ухмыльнуться и промолчать.
- А вот чего вы наверняка не проходили в школе, - продолжил вещать Меерс, - так это того, почему, или, что точнее, зачем Авернус совершил подвиг. В средние века существовала легенда о том, что на самом дне Бездны, посреди полного ничто, наполненного чудовищами и демонами, есть сказочный остров Авалон - место покоя, блаженства и отдохновения. Проще говоря, полная противоположность Авадону. Много позже инквизитор Алкуин объявил эту легенду ересью, упоминания об Авалоне вымарали из всех школьных учебников и исторических документов, но легенда выжила. В Авадоне даже сохранилась небольшая секта, члены которой верят, что Авернус все-таки нашел дорогу на Авалон, и что когда-нибудь он вернется из Бездны, неся с собой мир и благополучие...
- И Петерсен принадлежал к числу ее прихожан, - утвердительно сказал Лимек.
- Вы полагаете? - совершенно искренне удивился Меерс. - Что ж, очень даже может быть...
Доктор посторонился, пропуская бредущего на встречу старика с гривой седых волос и жутким псориазом на лице - первого встреченного ими пациента Азилума, а потом вывел Лимек на лестничную клетку. Вцепившись пухлыми пальчиками в перила, Меерс с заметным усилием начал подниматься. Разговаривать он при этом перестал, чтобы сберечь дыхание, но все равно к концу пролета совершенно выбился из сил. На лбу у него выступила испарина, Меерс начал дышать с присвистом, то и дело хватаясь за сердце, а, добравшись, наконец, до подоконника, первым делом сунул под язык пилюлю, привалился к стене и полминуты простоял совершенно неподвижно, с серым лицом в капельках холодного пота.
А ведь он глубокий старик, подумал Лимек равнодушно, наблюдая как дождь рисует замысловатые узоры на оконном стекле. И наверняка чем-то болен. Чем-то таким, что дает ему право плевать и на "Трискелион", и на канцлера Куртца, и на Ксавье с Валлендорфом. Он точно знает, сколько ему осталось, и это дает ему право плевать на все и на всех...
- Вы никогда не задумывались, господин Лимек, - сказал Меерс, когда на его щеках вновь проступил румянец, - что наш город на краю Бездны - прекрасная аллегория всей человеческой цивилизации? Ведь люди тем и отличаются от животных, что создали для себя целую систему запретов и табу, нарушение которых карается как обществом, так и совестью отдельно взятого индивида, воспитанного этим обществом. Именно эти запреты формируют из стада общество, и именно они заставляют каждого члена этого общества балансировать на грани безумия из-за конфликта между естественными, животными желаниями и моральными барьерами. Мы все живем на краю Бездны, ежеминутно заглядывая в нее и порой испытывая непреодолимое желание прыгнуть. И, что гораздо хуже, мы боимся, что Бездна накажет нас за наши желания. Ведь можно считать Шторм карой божьей, или консенсуальной галлюцинацией, или проявлением коллективного бессознательного, или просто бредом взбудораженной совести - это абсолютно неважно, потому что Шторм оставляет нас наедине с нашими грехами, и наказание всегда неотвратимо. Каждый человек, воспитанный в системе моральных запретов - палач самому себе.
