Поппи Брайт - Потерянные Души
Но потом она оглядела комнату: плакаты на стене, заляпанный краской мольберт, одежда, сваленная прямо на пол в огромном встроенном шкафу, в который можно зайти, как в чулан. Напротив кровати висело зеркало – такая вот дань собственному тщеславию. Она увидела свое отражение: испуганные, широко распахнутые глаза, бледное лицо, длинные золотисто-рыжие волосы. Она вздохнула и откинулась на подушки. Она вспомнила, кто она и где. Энн Брансби-Смит. У себя в комнате, в своей постели. Панический страх – а ей всегда было страшно, когда она просыпалась одна, – уже потихонечку забывался.
Она перевернулась на живот, обняла подушку и только тогда поняла, что, когда она думает «просыпаться одна», она имеет в виду вовсе не «просыпаться без Элиота» – хотя они были вместе всю прошлую ночь и он ушел только под утро, – а «просыпаться без Стива».
При одном только мысленном упоминании его имени у нее сжалось сердце. После всего, что между ними было, Энн все равно временами жалела о том, что они расстались. Иногда ей до боли хотелось, чтобы все стало по-прежнему. Ей хотелось просыпаться с ним рядом и смотреть, как он спит: его длинные черные волосы разметались по подушке, жесткое лицо смягчилось во сне. Ей хотелось протянуть руку и легонько погладить его, спящего, по спине. Господи, ей было с ним хорошо. Когда он был рядом с ней, на ней, в ней. Всегда.
Ну или почти всегда.
Когда он не делал ей больно.
Именно из-за этого она и стала ему изменять: ей хотелось заниматься любовью так, чтобы наутро у нее ничего не болело. Когда-то ей нравилась настойчивая сила Стива в сексе, но из-за вечного пьянства он сделался грубым, и даже самое его тело стало как будто острее. Она просыпалась с покусанными сосками, с синяками на бедрах, а внизу все болело так, что сходить в туалет пописать было просто немыслимо. Первое время Энн возмущалась, но она по-прежнему хотела его, так что уже очень скоро она заткнулась. Но всему есть предел.
Кстати, уж если начистоту, его грубость в постели была не единственной причиной, почему она с ним рассталась. Второй причиной была его музыка. Когда они познакомились, Стив уже играл на гитаре, и тогда Энн прикалывало, что у нее друг – музыкант; Она искренне радовалась его успехам и была просто в восторге, когда Стив, Дух и Ар-Джей решили сколотить группу. Ар-Джей отнесся к этой идее сдержанно и не возгорелся особенным энтузиазмом; он был серьезным парнем, и Энн всегда казалось, что музыка для него – слишком легкомысленное занятие. И действительно, долго он не продержался и очень скоро ушел из группы, но иногда все-таки забегал поиграть вместе со Стивом и Духом.
Все это было прекрасно и замечательно. Но когда Стив и Дух полностью погрузились в музыку и стали посвящать ей все свое время, когда стало ясно, что они не собираются заниматься ничем, кроме «Потерянных душ?», вот тогда Энн заартачилась. Ей вовсе не улыбалось быть женой рок-музыканта, месяцами сидеть одной в Потерянной Миле, пока он будет разъезжать по концертам, и волноваться о деньгах в «неурожайные» годы и о бесноватых, сексуально озабоченных поклонницах в годы удачные. Запись альбома стала последней каплей. Стив дневал и ночевал в домашней студии Терри, где они с Духом записывали свои композиции и вели бесконечные разговоры об уровне звука, качестве оцифровки, искажениях и других непонятных мудреных вещах, которые он даже не пробовал объяснить своей «дремучей» подруге. Энн злилась и ревновала. С ней он так никогда не носился, как со своей идиотской музыкой. Никогда.
И в любом случае, как только Энн познакомилась с Элиотом, она сразу же поняла, что он будет более нежным и чутким любовником.
Поначалу Элиот казался ей воплощением экзотики: ему было уже двадцать девять – а ей всего двадцать один, – он был разведен и имел настоящую работу. Он работал учителем английского языка в колледже, а в свободное время писал роман. Он регулярно обедал в испанском ресторане, где Энн работала официанткой. Всегда садился за один из столов, которые обслуживала Энн, и оставлял ей щедрые чаевые. А потом пригласил ее на свидание.
– Ты меня волнуешь, – сказал он ей. – И интригуешь.
Когда Энн позже обдумала эту фразу, она показалась ей глупой, но к тому времени они уже переспали и продолжали встречаться. Он был умелым и опытным любовником, и эту опытность она ошибочно принимала за нежность. Но ей все равно было приятно, что когда он ласкает ее языком, у нее нет ощущения, что сейчас он откусит ей клитор. А когда он входил в нее, его член (который был очень тонким и остроголовым, к чему Энн не привыкла, и ощущения поэтому были странными) не был похож на сердитый кулак, который дубасит ее изнутри. Элиоту хотя бы хватало терпения дождаться, пока она не будет готова. В этом не было ничего сверхъестественного, но Энн такое внимание к себе казалось роскошеством.
А еще Элиот прошел вазектомию[4]. Он очень этим гордился и иногда даже носил яркий оранжевый значок с надписью «Я это сделал!». А если бы кто-то поинтересовался, что именно он сделал, Элиот прочел бы ему пространную лекцию на тему «Почему мы не имеем морального права рожать детей в этом жестоком, перенаселенном мире». Энн не было дела до этих высоких материй, но она была очень довольна, что можно не принимать таблетки. Тем более что она все равно ничего не помнила из его рассуждений. Из-за бессонницы и вечных депрессий, сменявшихся периодами бесшабашной веселости, у нее что-то сделалось с памятью. Память стала совсем дырявой.
И это было вполне нормально, когда она прочитала уже готовую половину романа Элиота и не смогла ничего сказать в плане отзыва. Это была история фермерской семьи из Виргинии. История жесткая и приземленная, но в то же время и сентиментальная. Главный герой – младший сын Эдвард – едет в город учиться в университете и становится учителем английского. Это был единственный персонаж во всей книге, который говорил нормальным языком, без диалектных словечек. Элиот защищал докторскую по Уильяму Фолкнеру, и влияние Фолкнера очень чувствовалось и в его романе. Энн вовсе не задевало, что Элиот частенько отпускал язвительные замечания по поводу ее друга, «хама и грубияна» – которого он никогда не видел и никогда не увидит, – и получал какое-то извращенное удовольствие от того, что Стива выгнали из университета. Ее вообще ничего не задевало. Даже то, что под всей своей показной самоуверенностью она себя чувствовала последней сукой, предательницей и изменщицей. Ей было все равно.
Пока Стив не узнал о том, что она ему изменяет.
Первым это понял Дух. Энн всегда казалось, что он может читать ее мысли… и мысли Стива… и, наверное, всех остальных. Энн не раз замечала, что Дух смотрит на нее как-то странно и отводит глаза, когда видит, что она тоже смотрит на него. Он не задавал ей вопросов и ни в чем ее не обвинял, но она знала, что он все знает.
