Мария Барышева - "Говорящие с...-2" Последствия больших разговоров
Банка кенийского кофе.
Турка.
Сергей Евгеньевич поставил сахарницу рядом с туркой и, попятившись, тяжело сел на табурет, не сводя с турки подозрительно-испуганного взгляда. Он смотрел на нее минут десять, но турка так и осталась туркой. Разумеется, ничем иным она и не могла быть.
- Чертовщина какая-то!.. - пробормотал Сергей Евгеньевич и потянулся за сигаретами. Закурил, выпустил густой клуб крепкого дыма и тут же закашлялся, глядя сквозь сизое облако на длинногорлую вазу, расписанную васильками и кажущуюся очень пыльной и немного знакомой.
Турки не было.
Бросив недокуренную сигарету в пепельницу, он дважды сосчитал свой пульс, потом пощупал лоб, и, не придя ни к каким выводам, опять зажмурился и, не доверяя векам, закрыл глаза еще и ладонями. Минуту сидел неподвижно, потом уронил руки и метнул взгляд в сторону стола.
Турка.
Сергей Евгеньевич вскочил и ринулся в ванную. Отвернув кран до упора, сунул голову под тугую ледяную струю. Яростно потер лицо ладонями, потом выключил воду, обмахнулся полотенцем и, швырнув его на пол, метнулся обратно на кухню, по дороге наступив на хвост спящему коту, который немедленно взвился с душераздирающим воплем и в отместку полоснул когтями хозяина по лодыжке. Тот этого даже не заметил. Подскочил к столу и злобно уставился на две абсолютно одинаковых банки кофе, стоящих рядом друг с дружкой.
В одной банке, несомненно, был кофе, собранный на южном склоне Килиманджаро.
Другой же, несомненно, произрос откуда-то из сознания Сергея Евгеньевича.
Повернувшись, он схватил телефон, но тут же понял, что не знает, куда звонить и кому. Его взгляд осторожно прокрался к столу.
Банка с кофе.
Турка.
Он вновь сосчитал свой пульс и обхватил мокрую голову руками. Потом взглянул на стол с вялым любопытством смертника, оценивающего дизайн плахи.
Банка с кофе.
Керамический гномик-солонка, таращащий нарисованные потрескавшиеся глаза прямо на Сергея Евгеньевича и ухмыляющийся толстенными губами, позволяющими заподозрить в его происхождении негритянские корни.
Если б гномик не ухмылялся, было б еще ничего.
Но ухмылка окончательно вывела Сергея Евгеньевича из равновесия. С яростным воплем он схватил солонку и с размаха швырнул ее в угол. Турка ударилась о стену, отскочила и укатилась под стол. Сергей Евгеньевич застыл, тяжело дыша, потом наклонился и заглянул под стол.
Да-да, турка.
Что ж еще?
Сергей Евгеньевич выскочил из кухни и уже не заходил в нее до самого утра.
* * *
- Ольчик! А ты пива принесла?
Встрепанная Ольчик выглянула из коридора в гостиную и грозовым взглядом обозрела идиллическую вечернюю картину. Кирилл возлежал на диване перед включенным телевизором, забросив босые ноги на подлокотник. На животе у него сидела четырехлетняя дочь и усердно сосала "Чупа-Чупс", свободной рукой рассеянно поковыривая засохшую ссадину на коленке. Оба находились в состоянии приятной расслабленности, и Ольгу, вернувшуюся после тяжелого магазинного рабочего дня, это раздражало.
- Пива?! - она швырнула сумку в кресло. - А ты меня встретил?
- Я был занят, - сонно ответствовал Кирилл и потер одну пятку о другую.
- Ну так и все - я тебе не лошадь литрухи через весь район тащить! - взвизгнула Ольга. - Там целый день паки тягаешь, покупатели эти прибитые никогда не знают, че им надо, а товар везут и везут - не разогнуться, и главный еще - помойте холодильники - а уборщица вам на кой?! - вообще, блин, скоро тромбану его с локтя и лахну оттуда, и пусть рулятся, как хотят!.. а тут, блин, на диване, еще и пиво!.. а белье, небось, так в ванне и валяется!..
- Белье? - удивился Кирилл и закрыл лицо свежим выпуском шайского "Вестника". Дочь спрыгнула с его живота и заверещала:
- Папа, папа, где моя мама?!
- Не знаю, где мама, опять бабайка пришла какая-то.
- Ужин хоть приготовил?! - грозно вопросила бабайка.
- Ну, мы поели.
- А мне что?
- Ну, там еще картошка вареная...- Кирилл зевнул, - а котлет уже больше нет.
- А позвонить, сказать не мог, чтоб я взяла чего-нибудь?! Телефон для чего?!
- Ты мне тоже целый день не звонила, - обиженно сказали с дивана.
- Вот придурок, - подытожила Ольга, - хорошо, что мы не расписаны!
- Ты чего это в такой открытой майке на работу ходишь? - недовольно спросил Кирилл, выглядывая из-под газеты.
- Конец лета, а батареи до сих пор не сделаны! Осенью потекут - и че?!
- Нет, а майка-то чего такая открытая? Это для кого...
- Целый день вчера дома просидел - хоть бы че сделал!.. А вот как нажраться и бегать по дому в противогазе...
- Ты за майку скажи сначала...
- Тромбану из дома - и поедешь назад в свой Грязовец...
- Да у нас в Грязовце!..
Но тут дочь прервала дискуссию оглушительным ревом, и Ольга, напоследок припечатав возлюбленного нехорошим славянским словом, развернулась и ушла на кухню, где принялась демонстративно греметь посудой. Девчушка, тут же успокоившись, вновь принялась за конфету и коленку, а Кирилл, убрав газету, уткнулся умиротворенным взором в экран телевизора. Но уже через минуту Ольга вернулась в комнату, и с дивана на нее посмотрели настороженно.
- А это что такое? - твердый, натренированный вскрытием бесчисленных паков палец Ольги указал на обнаженное окно гостиной. Кирилл непонимающе посмотрел в указанном направлении, ничего не увидел, но на всякий случай занял оборонительную позицию.
- Ну а что?!
- Третий день прошу шторы повесить! Уж это можно было сделать?!
- Чего их вешать - все равно окно на забор выходит, - Кирилл снова потер одну пятку о другую. - Да и страшные они.
- Страшные, нестрашные - других все равно нет! Поди заработай на нормальные!
- Заработать? - в ужасе переспросил Кирилл.
- Нет, я тебя точно сейчас с локтя тромбану! - Ольга сгребла с кресла помятые шторы, подхватила табуретку и потащила все это к окну. Кирилл изменил диванную позу, заняв более удобное для обзора положение. В комнату ворвался ветер, взмахнув оконными створками, Ольга поймала их, прикрыла и, сопя, полезла на табуретку. Встряхнула штору, разворачивая ее, из складки вывалился мумифицированный сенокосец и в облачке пыли спланировал на пол.
- Чтоб в воскресенье занялся батареями! - Ольга привстала на цыпочки, торопливо, кое-как цепляя к клипсам вытершееся в нескольких местах бледно-желтое полотно, разрисованное анемично-зелеными дубовыми листьями.
