Сергей Лексутов - Игра в голос по-курайски
Виктор, задумчиво перебрав струны несколькими аккордами, нерешительно проговорил:
— А что, в этом что-то есть…
Звякнуло стекло о стекло — Григорий разливал водку. Взяв стакан рукой, с зажатой между указательным и средним пальцем сигаретой, Рита тихим, хрипловатым голосом принялась читать стихи. Все замерли, в тишине звучал только ее голос, будто голос языческой жрицы в полутемном храме…
Павел не вслушивался в смысл, впервые за много месяцев его отпустила тоска одиночества, рядом, излучая тепло и какую-то электромагнитную энергию страсти, сидела Рита, комната была полна симпатичных ребят, и безумно хотелось, чтобы это не прекращалось.
— Рита, за то, чтоб осилить дорогу, которая нам предстоит!.. — крикнул Виктор, подняв стакан, воспользовавшись паузой, когда Рита прикуривала очередную сигарету.
— Дорогу осилит идущий… — кто-то вставил задумчиво и засмеялся.
Этакая древняя банальщина вдруг показалась всем наполненной каким-то темным, загадочным смыслом.
Опрокинув стакан, Рита затянулась сигаретой, проговорила в тишине:
— Завидую я Пашке. Он как верблюд; сжевал колючку, и шагает себе по пустыне… Но ехать на нем… Ведь он, шагая по раскаленным барханам, даже не заметит, что кто-то умер у него на спине от голода и жажды…
Павла неприятно покоробило это желание Риты прокатиться на его спине, ощущение тепла и уюта разом испарилось, он хмуро проворчал:
— А почему это кто-то должен ехать на моей спине? Я предпочитаю, чтобы он шел рядом… — он тяжело поднялся, добавил с сожалением: — Мне идти надо, а то автобусы скоро перестанут ходить…
Водка на него здорово подействовала, и он решил заглянуть в ванную, слегка освежиться водой. Выйдя из ванной, обратил внимание на легкое голубоватое свечение в спальне. Он шагнул туда и разглядел Сашу Галкина, слабо освещенного голубым мерцанием монитора компьютера. Павел попытался разглядеть редкую в то время игрушку, но было темно. На мониторе мерцали какие-то непонятные значки, английские буквы…
— Чего это ты здесь один?.. — спросил Павел, тараща глаза в полумраке.
Сашка повернулся на вращающемся кресле, откинулся на спинку, улыбнулся устало:
— А, Пашка, здорово…
— Чего это ты тут сидишь? — глупо переспросил Павел.
Сашка расслабленно свесил голову, заговорил медленно, будто обдумывая и взвешивая каждое слово:
— Понимаешь, каждому надо сделать выбор: или продолжать писать никому не нужные стихи и рассказы, или заняться реальным делом… Я свой выбор сделал. Вот, осваиваю компьютер, за этой техникой будущее.
— Послушай, но…
— Да нет, ты не так понял; ради Бога, пиши, кропай… Я ж не говорю, что ты пишешь плохо, я себя имею в виду. И я решил деньги зарабатывать. С помощью этой штуки скоро можно будет огребать ха-арошие бабки! — он пробежал пальцами по клавиатуре и Павел понял, что разговаривать с ним больше не о чем.
Две недели прошли, будто в тумане. Писать Павел не мог, на дежурстве в бассейне не мог спать, по полночи плавал без остановок, как заведенный, от бортика к бортику. Как наваждение преследовал запах духов, смешанный с запахом водки и запахом разгоряченной женщины, и круглое колено, легонько, чуть-чуть, и как бы ненароком, упирающееся в бок. Он не знал, что в городе полным ходом идет подготовка к митингу в поддержку демократии и перестройки. Что к инициативной группе из литобъединенцев уже подключились активисты с промышленных предприятий, из вузов и мелких общественных организаций.
Неожиданно Павел вспомнил, что у Риты должен быть день рождения. Он знал, что идти к ней нельзя, не следует, и вообще — глупость. Однако, кляня себя за безволие, купил букет роз на последние деньги и поехал к ней.
Он медленно шел по тротуару, все еще колеблясь, пойти или не пойти, когда вдруг увидел на скамеечке у подъезда Риту и Виктора. Виктор пытался обнять ее, что-то быстро-быстро говоря при этом, а она слабо сопротивлялась. Понимая, что самым умным было бы повернуться и уйти, Павел, тем не менее, шагнул из темноты, весело проговорил:
— С днем рождения! — и протянул Рите роскошный букет роз.
Рита раздраженно оттолкнула руки Виктора и, бросившись вперед, мгновенно угодила в объятия Павла, обожгла его губы быстрым поцелуем и потащила в подъезд. В квартире было, как и прошлый раз накурено, многолюдно и как-то по-особому, болезненно весело; кто-то танцевал, кто-то кому-то что-то горячо втолковывал, жадно затягиваясь сигаретой. На сей раз на Павла никто не обратил внимания. Рита закинула ему за шею руки и горячо шепнула:
— Сейчас будет танго Оскара Строка, изобрази, а? Ты же можешь…
И правда, из двух динамиков стереосистемы, будто мед из опрокинувшейся банки, поплыл густой, страстный голос великого певца. И Павел принялся «изображать». Рита, не заботясь о собственной безопасности, в такт музыки опрокидывалась навзничь, высоко вскидывая соблазнительно обнажавшуюся ногу, а Павел надежно и ловко подхватывал ее, потом вел, сильно и властно прижимая к себе, и она, полузакрыв глаза, полностью отдавалась во власть его рук, не проявляя ни малейшего сомнения в его силе. Как-то так получилось, что Павел даже не заметил, что они танцуют вдвоем, остальные стоят по сторонам, заворожено глядя на эту вакханалию страстей. Рита подчинялась малейшему движению его рук, она даже как бы угадывала, какое движение он намеревался сделать, и Павел перестал видеть все окружающее: были только ее черные безумные глаза, ее упругоподатливое тело, ее запах — смесь духов, вина и разгоряченной плоти.
Музыка прервалась, когда Рита висела на руке Павла, бессильно опустив руки. Приоткрыв глаза, она слегка поболтала ногами, прошептала:
— Боже, как ты силен…
Павел осторожно опустил ее, подошел к журнальному столику, на котором, как и в прошлый раз размещалась скудная закуска и спартанская выпивка. Рита размашистым совершенно пьяным движением налила в два фужера водки, взяла один, другой подала Павлу и гибко завела свою руку за его, прошептала:
— На брудершафт…
Павел проглотил водку, и сейчас же Рита всем телом как бы вжалась в него, прильнула губами к его губам, и он, ощутив ее жадные губы, ее исступленную страсть, будто на нее вдруг нахлынуло бесповоротное решение завтра умереть и не платить за сегодняшнее безумие, сдавил ее изо всех сил, она застонала, обвисая у него на руках, страстно впиваясь при этом в губы.
В безумном угаре взгляд Павла вдруг выхватил Виктора, который, запрокинув голову, жадно выхлебывал полный стакан водки. Потом Павел, после черного провала в памяти, неожиданно обнаружил себя сидящим за столом на кухне, а в руке его была обжигающая чашка с кофе. Напротив него сидел Сашка и курил, отрешенно уставясь в темное окно. Павел жадно, обжигаясь, выхлебал кофе. Сашка выудил из-под стола бутылку, налил в два фужера, один пододвинул Павлу, сказал:
