Расселл Джонс - Выше головы!
Мне было известно это и раньше, поэтому такой вероятной выглядела угроза «я здесь не один». Хоть он и оставался безумцем, но дурак бы точно не справился! У него обязательно должен быть помощник. Всё верно. Но он присоединился не сразу. И я видел только одну причину, зачем начинать такую важную операцию одному: страх, что всё сорвётся, был сильнее расчётов.
Они сомневались в удачном исходе своего замысла, но не потому, что верили в идею — с этим всё было в порядке. И опыта хватало, и знаний, и даже таланта. Вот только заговорщиков было мало — численно мало. Можно было не сомневаться — они пытались увеличить своё количество, и действовали в этом направлении не с меньшим усердием, чем в создании орудий слежения за ИскИнами, к примеру. Но у всего есть пределы.
Их было мало. И они видели, что существует не просто риск провалить текущую операцию, но поставить под угрозу всё дело, то есть «спасение будущего»! Потому Жубер прибыл первым. Участники заговора сразу прислали бы на «Тильду» как минимум двоих, если бы пресловутых «людских ресурсов» хватало!
Всё это делало их одновременно слабыми и очень опасными, ведь, не смотря ни на что, они выступили против всего человечества… Пусть и в масштабах нашей станции. Возможно, там есть кто-то ещё, но это уже не моя головная боль. Надо иметь в виду, что эти двое «спасателей будущего», добивающиеся «дискредитации искусственных людей», были настоящими фанатиками. Имелся очень маленький шанс, что у них получится — и огромная вероятность, что кто-нибудь ещё пострадает. Спорить с ними опасно, но пока я соблюдаю выдвинутые требования, они никого не тронут — по крайней мер, так обещано.
Главное, я перестал паниковать. Они не были сверхлюдьми с суперразумами, которые смогли обмануть всех и вся. Просто кучка безумцев, которым удалось остаться незамеченным, да и то лишь временно. Очень скоро они проиграют. Вопрос лишь в том, как именно. И какой ценой.
«А может быть, надо встать — и сказать вслух, что вот этот человек с «Ноэля» угрожал мне, и вообще он опасен? Неужели его не смогут скрутить?» — подумал я. В зале сидели взрослые граждане, здоровые и способные дать отпор… И тут Жубер приподнялся со своего места и поинтересовался у Главы Станции:
— Тот знаменитый андроид А-класса, он ведь здесь? Я могу задать ему вопрос?
— Напрасно вы спрашиваете у меня — обращайтесь прямо к нему, — ответила она с терпеливой улыбкой.
— Понял, — нервно усмехнулся он. — Я вообще не от себя… У меня приятель подумывает записаться в ваш ТФ, и он просил уточнить: камиллы, которые там, в куполах, они в порядке? Они правильно настроены? Они ведь не хуже, чем на станции?
— Они лучше, — ответил я, зачем-то вставая. — Для отбора камиллов в купола был введён специальный экзамен. Главное требование к ним — расширенная многофункциональность. И мы сейчас успешно опробуем новые стандарты размещения, так что вашему приятелю понравится, — пообещал я, постоял, ожидая продолжения, но поскольку продолжения не последовало, опустился на своё место.
Если Жубер хотел подчеркнуть этим вопросом, что он тут теперь точно не один, у него получилось и это, и демонстрация своей неуверенности: вчера он говорил иначе. Потому что у него не было доказательств присутствия «приятелей», и он мог только запугивать. Теперь же, когда Ань не просто был здесь, но имел свою «легенду», можно было намекнуть, опираясь на конкретные факты.
Лжецом он был так себе, и это обнадёживало. А убийцей? Риск никуда не делся. Я мог относиться спокойно к перспективе собственной смерти — в конце концов, не привыкать! Но кто-то другой…
Видимо, в таком же ключе размышлял Хёугэн, когда предлагал подумать над «идеей самостоятельного обезвреживания» — так замысловато было названо примитивное «навалиться и сбить с ног», причём один на одного, ведь возможность совладать вдвоём с одним преступником мы упустили. Как это выполнить, не повергая опасности чужую жизнь? Его жизнь? И как, если на то пошло, убедить себя, что их действительно двое? Потому что бывший инспектор проанализировал гостей станции и так решил? А что если у них имеются сообщники, которые ждали этой СубПортации, затаившись на станции?..
Исключения заставляли сомневаться, что система работает эффективно. Умом я понимал, что ни у кого не абсолютной силы, и СПМ вполне могли пропустить Жубера и Аня. Кто осмелится потребовать от них стопроцентной эффективности? Даже ИскИны ошибаются! Но вера подразумевала безупречность. Был Мид. Были и другие «почти преступники». Значит, каждый под подозрением?
Возможно, Жубер ожидал этого психологического эффекта. Но важнее, что я, ощутив и оценив эту разочарованность, иначе взглянул на запрет рассказывать окружающим о шантаже. Я не мог встать и сказать: «Смотрите, люди, среди вас сидит человек, способный на убийство!» — и проблема доказательства тут ни при чём. Мне поверят. В то, что я говорю, поверят. Но когда это чудовищное преступление вскроется, как жители станции начнёт смотреть друг на друга? И особенно — на гостей из Солнечной системы? Как Дане, Зейду и остальным отправляться туда, откуда прибыли подобные безумцы? Какой станет сепарация, если они будет основываться не только на «мы сделали», но и «они совершили»? У Центра в прошлом и так достаточно преступлений, теперь же начнётся такое…
Молчать. Улыбаться. Смотреть в спокойные глаза Жубера и ничем не выдавать своего отношения к его словам. И пусть это ложь по отношению к остальным тильдийцам, вмешивать их в наши игры намного опаснее, чем исполнять свою роль.
«При том, что любой из них может быть ранен и даже убит? — спросил голос внутри меня. — Тогда ты скажешь? Или, если преступники смогут удержать секрет своего участия, ты будешь продолжать это проклятую игру? Какое право ты имеешь скрывать от них правду? Тебе что — выдали разрешение заботиться о них?»
«Да, — ответил я сам себе. — Выдали. Единогласно. Потому что у них уже сложилось мнение обо мне — на основе того, как я поступил. Жубер был прав: я это изменил репутацию андроидов и матричного клонирования. И это преступление инициировал тоже я. Тут нечем гордиться, как и не за что просить прощение. Были и другие решения. Их получилось много, самых разных, одно приводило к другому — и далеко не сразу становилось понятным, какое из них верное, а какое — не очень. Так какой смысл колебаться? Я решил. Так и будет».
Внутренний спорщик молчал. А мог бы напомнить, что подоплёка такого решения в том, что потерю доверия к окружающим я считал большей опасностью, чем даже смерть. И это превращало меня в «достойного ученика» Леди Кетаки: когда-то она решила точно также распорядиться своей властью. Сначала она скрыла правду от тильдийцев, чтобы защитить их, потом — от меня. Выходит, я стал как она?
