Владимир Михановский - Самое таинственное убийство(Терра)
— К роботам? — удивилась она вопросу. — Здесь, на вилле? Или в Ядерном?
— Вообще к роботам.
— Как я, допустим, могу относиться к этому стулу? Им удобно пользоваться — и только.
— А что Завара думал о белковых?
— Арнольд был человек особый. Он твердил мне, что к белковым нужно относиться, как к людям, предоставить им права и свободы.
— Вот и я наделяю вас свободой, Даниель, хотя вы и не робот, — улыбнулся сыщик. — Вы свободны.
Но Радомилич медлила уходить.
— Вы вечером заняты, Сванте? — спросила она. — Здесь на вилле так тоскливо, особенно по вечерам.
— Свободного времени у меня не будет до конца следствия.
Даниель поднялась.
— Я наговорила сегодня много лишнего. Не говорите об этом ни Сильвине, ни детям, они славные ребята. А то она, чего доброго, не ту приправу мне в бульон подсыплет. Я ведь не последний день здесь, на вилле, не так ли?
— Не беспокойтесь. Я никогда не проговариваюсь.
— Сванте, вы отличный парень! — одарила она его сияющей улыбкой. И, пожалуйста, не думайте обо мне плохо. Я уже слышала такое: мол, башмаков еще не износила… И Арнольд навсегда останется у меня в сердце. Но такой у меня характер… Не могу жить только прошлым и оплакивать неизбежное.
— Я понял это, Дани. Как вы выражаетесь — раскусил. Хотя, должен признаться, раньше вы мне казались немного другой.
Они разговаривали, стоя посреди комнаты. Официальная часть беседы — допрос — закончилась, и Даниель, похоже, напрочь забыла, что разговаривает со следователем, и с нее подозрения, связанные с убийством Завары, отнюдь не сняты. Похоже, легкий хмель закружил ее хорошенькую головку.
— Знаете, Сванте, вы слишком робкий. Такая черта не украшает мужчину, тем более — полицейского.
— Робкий? — Сванте почувствовал себя задетым.
— К вашему сведению, я во время учебного поиска в жерло вулкана спускался.
— Погасшего?
— Действующего.
— Не знаю, не знаю. Я имею в виду вулкан другого рода.
— Какой же?
— Если не догадались — и объяснять нечего. Надеюсь, со временем поймете.
Он чувствовал, что в течение допроса в чем-то допустил промашку, но в чем именно — понять не мог.
После ухода Даниель сыщик долго размышлял о нелогичности человеческих поступков. Проанализировав разговор, который только что состоялся, пришел к выводу: и у жены, и у любовницы Завары были мотивы для убийства физика.
Филимен тщательно вымыл стаканы в раковине, составил их в стенной шкаф. Стойкий запах тибетского чая никак не желал выветриваться. Он подумал, что отныне этот запах навсегда для него будет ассоциироваться с красавицей Даниель Радомилич.
Спустились ранние сумерки, и Филимен включил настольную лампу.
Глава 10
Мартина
Знакомые говорили, что Мартина унаследовала внешность от отца. Уже из этого ясно, что красивой ее вряд ли можно было назвать. И хотя ни в какое сравнение, скажем, с Даниель, она не шла, было что-то в лице молодой женщины хоть и неброское, но запоминающееся. Может, вдумчивый, внимательный взгляд, как бы устремленный в себя.
Нынче она проснулась на рассвете и, приподнявшись на локте, долго смотрела на спящего Эребро.
Близко за окном висели неподвижные небеса цвета снятого молока. Звезды успели погаснуть, солнце еще не взошло. И сегодня оно, наверно, не покажется, как и вчера, и позавчера. Отрезок горизонта, уместившийся в окне, был загроможден тяжелыми осенними облаками. Вдали скорее угадывались, чем были видны контуры никогда не засыпающего мегаполиса.
Мартина вглядывалась в холодное окно, как бы впаянное в бесстрастное небо. Она много раз бывала в мегаполисе, особенно в последнее время, когда ездила в кафе, в котором удалось устроиться на работу Эребро.
«Вот он, мой будатор», — говорил он ей, показывая на кофейный агрегат, сделанный хозяином кафе по особому заказу.
Никелевое чрево машины нагло сияло, делая их лица смешными и сплющенными.
Даже не видя, Мартина знала: вон там расположена ажурная, кажущаяся невесомой башня космосвязи. Находясь даже на верхнем уровне, вершину ее увидишь только в ясную погоду, когда в небе нет облаков. А справа от нее — дом-подсолнух, второй в мире. Говорят, автором проекта является их постоянный гость Рабидель, но Мартина так и не удосужилась спросить его об этом. Сейчас верхний диск — марсианин называл его шляпкой — наверно, уже наклонился к невидимому солнцу, вернее, к тому месту, где светило должно выплыть из-за горизонта.
А дальше — дома, море домов. Разных размеров, разного материала, разных столетий… И на окраине — шесть пилонов космопорта сверхдальнего сообщения.
Лицо спящего Эребро казалось совсем мальчишеским. Грудь вздымалась медленно, спокойно. Из приоткрытого рта свесилась тонкая ниточка слюны, как у ребенка.
Бросив взгляд на часы, Мартина вздохнула, отодвинула плед, осторожно тронула Эребро за плечо. Жаль будить — он заснул поздно, но ничего не поделаешь.
— Который час?
— Поднимайся. Ты же знаешь, она может войти в любую минуту.
Эребро наскоро привел себя в порядок.
— Еще несколько минут у нас есть, — сказал он.
Они стояли у окна, наблюдая бледный рассвет.
Солнце, едва блеснув, тут же укуталось в облака, превратившись в слабо светящееся пятно.
— Не хочу расставаться, — шепнул Эребро, обнимая Мартину за плечи. — Как ты думаешь, почему твой отец все-таки меня пригласил?
— Хватит об этом.
— Тут кроется загадка.
— Теперь у него не спросишь.
— Может, он узнал, что я был фертачником, и рассердился, что я скрыл это?
— Ты год как завязал.
— И потом, фертачил я не на Земле, а на Марсе. Был отбросом общества, как назвал фертачников Рабидель. Жили мы замкнутым мирком, вроде как в чужой галактике.
— Отец мог догадаться, что ты фертачил.
— Мог. Завара был дьявольски проницателен.
— Когда я слышу об отце — «был», мне хочется выть от горя и тоски. Несмотря на все, что он натворил в последние дни…
— Успокойся, Марти. Тебе вредно волноваться.
— Побудь еще минутку.
— Один Господь знает, сколько нам еще торчать здесь. Боюсь, я уже потерял свое жалкое место. Хозяин ждать не станет. Наймет другого безработного технаря — и баста.
— Вот выйдем отсюда…
— Знаю, знаю, что ты скажешь, — подхватил Эребро. — Обратишься к коллегам по Ядерному, они к тебе неплохо относятся, да и фирмам требуются физики… Пойми, после всего, что произошло со мной, я чувствую себя опустошенным. Для чего жить? Если бы не ты… Иногда кажется, пуля не в Завару угодила, а в меня.
