Расселл Джонс - Выше головы!
— Ничего мне не надо, — перебил я. — Я всё услышал. Достаточно…
— …Можешь выбрать, в какой форме будет принесено это извинение, — продолжала она, как будто это была запись, которую следовало проиграть вне зависимости от моего желания. — Также существует возможность получить компенсацию…
— Я же сказал, что мне ничего не надо! — я повысил голос, но она как будто не слышала — продолжала говорить.
— …Получить компенсацию, выраженную в бонусных единицах и в предоставлении служебных льгот.
— Достаточно… — теперь я почти умолял. — Хватит! Я сам всё прочитаю.
— Знаю. Очень хорошо знаю! Я же не для тебя это говорю, — объяснила Юшкевич и указала взглядом на потолок. — Как и тебе, мне хочется поскорее перевернуть эту страницу, но сделать это надо правильно. Всё в свою очередь!
— Что там было? — спросил я. — В Центре?
Она не стала упорствовать — и сменила тему, покачав головой с трагичным видом.
— Так серьёзно? — улыбнулся я.
— Список тех, кто навсегда потерял право работать в Администрации и вообще с людьми, длиннее, чем ты можешь себе вообразить, — и она налила себе из термоса ещё одну чашку.
— Меня это не особо… — поспешил уточнить я.
— А меня — да, — и я впервые увидел тень презрения на её лице, которое было всегда либо подчёркнуто спокойным, либо просто добрым. — И тебе тоже надо радоваться этому! От всего сердца!
— Тому, что какие-то люди, которых я не знаю, вынуждены сменить работу?
— Тому, что какие-то Администраторы наконец-то были наказаны за свою профессиональную несостоятельность, — объяснила она. — Чем ответственней должность, тем тяжелее наказание. Учитель может пойти в смежную профессию, офицер — перевестись в эксперты, но если чиновник на выборной должности принял такое решение, ему не позавидуешь… Чиновник проверяется трижды — учёбой, рутиной и бедой. Они не справились.
— А я, значит, беда, — допив чай, я поставил чашку на стол — пожалуй, слишком громко.
— Я бы не была столь критична! — ответила Глава Станции и одарила меня ласковой улыбкой. — Ты умеешь создавать соответствующие условия — и не по своей воле, замечу. Но ты превращаешь эти условия в испытание. И не все могут его пройти — сам всё знаешь! Из-за тебя камрад Кетаки, такой перспективный политик, может теперь рассчитывать максимум на заместителя помощника Квартера — если обстоятельства будут благоприятные. А камрад Ярхо, которого не назовёшь размазнёй, за время своего срока потерял десять лет — а он ведь вообще не собирался выставлять свою кандидатуру! Я, в свою очередь, приняла станцию, которая отменила столько решений Центра, что, думаю, это войдёт в учебники истории. А теперь — прямо сейчас — это станция узнаёт о том, что она оказалась, ни много ни мало, самой человечной, — и Юшкевич выразительно посмотрела на меня. — Тебе не кажется, что отличий накопилось многовато? Одно исключение, второе, третье… сотое. Уникальная станция получается. Ну, суммируй! Мы ведь с тобой учились по одним учебникам!
— Сепарация, — и я вздохнул. — Как и было предсказано.
— По пунктам, — Юшкевич снова посмотрела на потолок. — А я надеялась, что не застану… Кто-то был должен сделать этот шаг, и это стали мы.
Она замолчала, разглядывая пустую чашку так, как будто видела её в первый раз. Простая чашка, гладкая и без узоров. Она была похожа на рукодельные, из обожжённой глины, которые используют в арт-ресторанчиках, но, конечно, была из пищевого пластика, небьющегося и полностью безопасного. «А что ещё могло быть в кабинете Главы?»
Всё логично. Всё объяснимо. Независимые станции должны были, рано или поздно, отделиться от Солнечной системы. Ни у кого не оставалось иллюзий насчёт того, что общество, большую часть времени живущее изолированно и вынужденное само справляться со всеми проблемами, начнёт терять связи с Центром… И может быть, от того, что это было потенциальной возможностью, многократно прогнозируемой, едва ли не ожидаемой, никто и не спешил обозначать свою свободу. Или же никто не хотел, потому что «отделиться от Центра» означало и отделение от всего человечества. В далёком космосе и без того хватает одиночества!
Первому всегда трудно, и кто бы захотел вырываться вперёд в такой гонке? И кем тогда будут сепаранты — лучше, хуже, просто другими? Миллион вопросов и ни одного желающего проверить ответы на себе. Даже теперь, когда «Тильда» стала той самой первой станцией, которая сама дарит независимость или, скажем, поступает вопреки общему решению в отношении андроида А-класса, ничего особого не изменилось. Лет через пятнадцать это будет по-настоящему заметно, а пока это головная боль всё тех же Администраторов.
Юшкевич снова выразительно посмотрела на потолок — специально для меня, чтобы развеять последние сомнения. До сих пор я не знал, было ли известно ей, или Ниулу, или Леди Кетаки об особенностях моих взаимоотношений с ИскИнами… Но, определённо, она понимала, что нас в кабинете не двое. И я могу повлиять на третьего. А она может повлиять на меня…
— Что теперь будем делать? — спросила она, уравнивая нас этим вопросом.
Она была Главой Станции, а я… Я — главный представитель ИскИнов. И поскольку на станции живут не только люди, получался вполне себе правильный состав «экстренного совета»!
— Я бы кое-что изменил, — признался я, ставя чашку в буфет. — Если уж делать по-своему, то… Надо изменить порядок сертифицирования камиллов. Например. Но вот Фикс-Инфо менять точно не надо! Даже в виде исключений, самых особых. Не надо.
Её взгляд оставался непроницаемым. Не угадал? Она хотела, чтобы я воспользовался своей уникальностью и нарушил Фикс-Инфо ради станции — или проверяла, планирую ли я? Повод ясный: следить за теми, кто следит за нами. Мы с Юшкевич читали «одни и те же учебники», и там было указано, определённо и однозначно, во всех редакциях, что первое заметное движение к сепарации будет сопровождаться противоположными активностями, исходящими из Центра. И в первую очередь они будут выражены в сборе информации о нас и наших слабых местах.
Ирония заключалась в том, что пока мы были «одними из многих», в наши дела не лезли, но едва сделали движение в сторону, как потеряли право на секретность. С точки зрения Солнечной системы, конечно.
«А не такие уж нежданные были эти журналистишки!» — подумал я. Впрочем, чего такого они могут вытянуть? Неприятно, когда тебя проверяют, будь это врачи, спамеры, эксперты или шпионы… Или как назывались специальные люди, которых государства подсылали друг к другу?
