Ольга Михайлова - Замок искушений
Мсье Виларсо де Торан ненадолго задумался.
— Самый распространенный тип — тип галантного кавалера, такие способны на всё, чтобы получить женщину. Они согласны быть подлецами по отношению к конкурентам и готовы пресмыкаться перед своей пассией. Другой тип — герои-любовники с примитивными инстинктами, лишенные вкуса. Они могут переспать с любой, самодовольны, ведут счёт победам и не очень умны. К третьему типу соискателей я бы отнес циничных интеллектуалов, весьма бедных эмоциями: любовные порывы чужды им, они не влюбляются в женщин, но воспринимают любовь как физиологическое явление, поэтому для них вся трескотня любви — пустяки. Они бездушны и склонны к тайным похождениям. Потом надо упомянуть тип Дон Жуана, красноречивого обольстителя, список его побед солиден, он может овладеть женщиной через час после знакомства. Женщина ведь ценит мужской ум и за него простит даже уродство. Тип злодея снедаем разрушительными страстями и волей к завоеванию женщин. Он не любит просто барахтаться в постели, нет, он желает безраздельно властвовать над женщиной. Этот мужчина полагает, что трудно представить себе что-либо более бессмысленное, чем общение с женщиной, когда ум и сердце не получают ничего, кроме усталости и примитивного удовлетворения. Но и понимая это, он не в силах себя обуздать и всецело заняться наукой, искусством, карьерой — его сластолюбие вынуждает его тратить себя на женщин. Эти мужчины не верят в женское достоинство и втайне ненавидят женщин.
— А можете ли вы, граф, рассказать о вашей самой страстной и волнующей ночи? — этот вопрос задал до сих пор молчавший Рэнэ.
К удивлению Армана, мсье Виларсо де Торан с готовностью согласился.
— О, да. Однажды, после хмельного вечера в дружеской компании, я вернулся домой. Я перепробовал у друга множество аперитивов, настоек и вин, и не могу сказать, какое из них навеяло мне мысль о женщине. Чувственность непредсказуема. И вот, едва я откинулся на подушки, у арочного входа в спальню показалась она… Глаза её были как ночь, кожа как кремовый шелк, волосы как бархат, прекрасное тело обнажено. Я страстно возжелал её.
Дювернуа восторженно и завистливо уставился на Этьенна.
— И кто она была? Это дама из высшего общества? И сколько раз вы доказали ей свою страсть?
Этьенн насмешливо улыбнулся.
— Я же вам сказал, Огюстен, что был пьян и женщина мне — показалась. Просто примерещилась. Но она была самой прекрасной из всех, что мне доводилось встречать… Я рассказал об этом своему другу Филиппу-Луи Гаэтану, он из Нарбоннов, литератор и историк, так он сказал, что это, возможно, был суккуб, демон, совращающий мужчин. Но Гаэтан — романтик и мистик, читающий каббалистов и знающийся с колдунами… Сам я думаю, что просто много выпил…
— Но вы когда-нибудь… любили, граф? — Арман смотрел на Этьенна робко и несколько испуганно.
Этьенн пожал плечами.
— Я всегда хотел, чтобы мое удовольствие принадлежало только мне и не зависело от того, с какой я женщиной. Я дорожил своей свободой больше, чем любовью. И наверно потому, — никогда не терял головы. Стоимость альковной свободы — отсутствие чувств. Я видел влюбленных — в них мне мерещилось что-то жалкое. А может, мне просто не дано чувствовать…
Раздался гонг к обеду и прервал рассказ Этьенна. По дороге в столовую, обдумав сказанное и воспользовавшись тем, что они остались в коридоре одни, Клермон удивлённо спросил его сиятельство, к какому типу мужчин он отнесёт их общего друга — Дювернуа?
Этьенн расхохотался.
— К неукротимым… рассказчикам. Это фантазёр, послушать которого, то «от одного его взгляда у женщин падают чулки» и за ночь он «дюжину раз ублажает свою красавицу, а то и двоих». Если такой рассказчик достаточно образован и умён, то его истории смело можно отнести в разряд литературы, правда, не очень высокого пошиба, он может даже зарабатывать на этом и неплохо, глупец же просто будет потешать вас скудоумием.
— Вы хотите сказать, что всё, что он говорит — ложь?
Этьенн снова рассмеялся.
— Я не хочу сказать, что он совсем не способен покорить женщину — все зависит от уровня и запросов приглянувшейся ему пассии, но женщины, которых якобы имеют подобные мужчины на каждом диване, суть фантомы. Подобные мужчины любят выставлять себя гурманами и тонкими ценителями дел постельных, но всё это только на словах, на деле же они пользуются прачками, кухарками да белошвейками, и ходят в самые дешевые бордели. Не доверяйте этим рассказам! Верьте им так же, как и удачливым рыболовам и неустрашимым охотникам. Если некто рассказывает, как обладал женщинами на столах, под столами, на заборах и в собачьих будках, на катафалках и могилах мужей — это всё анекдоты. Не следует хвастаться вымышленными победами. — Виларсо де Торан перестал улыбаться и уже серьезнее добавил, — но хвалиться вообще не стоит никогда, запомните на будущее, Клермон. И особенно нельзя хвалиться победами подлинными. Щадите самолюбие друзей — не рассказывайте о своих успехах, славы вы не добудете: либо из ревности вам не поверят, либо, если поймут, что вы правдивы — возненавидят из зависти.
Девицы проводили вместе достаточно много времени, чтобы любой холод отчуждения растаял. Однако Элоди и Сюзанн сблизиться так и не сумели, причем, и не старались. Взаимное отторжение не проходило, обе при этом держались вежливо, улыбаясь при встречах, и с улыбкой торопясь поскорее расстаться. Но с Лоретт и Габриэль Сюзанн была мила и дружелюбна. Всем им особо полюбились полночные посиделки в Бархатной гостиной, которую они облюбовали. Комната была уютна и превосходно обставлена, а когда через неделю после их приезда начала нарастать луна, гостиная под вечер обретала вид загадочный и необычайно романтичный, привлекавший не только девиц, но и молодых людей, которые в один из вечеров собрались там все вместе. На огонёк зашёл и герцог. Тон разговора почти с порога задал Этьенн, настроенный в этот вечер весьма игриво, впрочем, как заметила его сестра, «Тьенну под полнолуние — всегда бывает поэтом». Сам граф при этом просто посмеивался над Лоретт.
— Там, откуда я родом, — фривольно и обаятельно улыбаясь, сказал он, — считают, что девушка, жаждущая любви, никогда не должна поворачиваться в сторону Луны, когда светило рогато, то есть в первой четверти или, наоборот, на ущербе, а то она окажется loaret или, иначе говоря, зачнет от лунной силы. Рожденные ею «дети луны» называются loarer — лунатиками. В Морлэ вообще полагают, что женщина, прямо поворачивающая лицо в сторону Луны, рискует дать жизнь какому-нибудь чудовищному существу, а в Нижней Бретани говорят о Луне как о существе, изливающем яд на воды — вот почему над колодцами должна быть крыша… Происходя от Дьявола, Луна лжива… — Этьенн был упоительно красив в игривых всполохах свечных язычков пламени, и Лоретт смотрела на него с восторженным обожанием.
