Опасные манипуляции 3 (СИ) - "Роман"

— Коля я все понимаю, но мне сказали Силкина выпускать.

— Оль давай я с ним еще немного поработаю. Если признается, то ты его задержишь, а если будет дальше молчать, то я его выпущу.

— Я Коля его задерживать не буду, я только до десяти часов вечера, в усилении, так что сам решай со следователем, что в ночь останется.

В десять часов вечера Оля упорхнула домой, мой разговор с Силкиным вновь не задался, дежурный трижды позвонил мне в кабинет, убедительно убеждая меня выпустить задержанного, так все сроки содержания его в камере без постановления заканчивались.

На крыльце отдела, куда я вышел подышать свежим воздухом, ко мне шагнула фигура в черной шубе из искусственного меха:

— Вы, когда моего мальчика выпустите? Мне начальник следствия сказала, что его сегодня отпустят. Он болен, ему надо лекарства принимать.

— Чем Илья болен.

— Гепатит у него. Ему таблетки надо по часам пить.

— Я вашего сына задерживаю на трое суток. У вас есть пол часа, чтобы ему купить папиросы в ларьке и таблетки в аптеке за тем домом, он до одиннадцати работает.

— Да чтоб ты сдох, мент поганый, чтобы у тебя конец отсох, сука — женщина удалялась в сторону аптеки, осыпая меня на ходу забористыми проклятиями. Крестик на моей груди, что привезли мне из Израиля, освященный в Храме Господнем, на Голгофе, нагрелся, видно не просто словами были эти проклятья, и не простой женщиной была Нина Демидовна.

Минут через десять мать Силкина вернулась, молча протянула мне пакет с передачкой и собралась уходить.

— Постой.

Женщина медленно повернулась, окатив меня презрительным взглядом.

— Мне твои проклятия тьфу и растереть. У меня защита стоит такая, что твое проклятие для нее — дым в трубе. А амулет мой все, что ты мне пожелала на сыночка твоего перенаправил. Так что ты, Нинка жди, когда они на его гнилой ливер начнут действовать, и через сколько его дохлый стручок отсохнет. И пока выродок твой не покается в том, что сделал, будет гнить он и загибаться от боли, ни на минуту покоя не зная. А теперь вали отсюда, смердит от тебя.

Мадам Силкина в страхе отшатнулась от меня, поскользнувшись и чуть не упав со ступенек вниз, а я пошел решать вопрос с ее сыном.

В кабинете я сунул в пакет бутылку воды, выписал постановление о задержании гражданина Силкина Ильи Константиновича по подозрению в совершении преступления, на основании статьи сто двадцать два Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, и отдал все дежурному по отделу.

Когда я открыл дверь квартиры, ко мне бросились, гремя когтями по паркету оба пса, которых тут же пришлось вести на прогулку. Людмила крепко спала. Несмотря на свою ведьмовскую сущность, спать она ложилась рано и ночными сеансами колдовства, без крайней необходимости, старалась не заниматься.

В г=шесть утра мне позвонил дежурный по РОВД и растерянно сообщил, что его уже два часа донимает его коллега из городского ИВС, куда вчера, около полуночи был доставлен гражданин Силкин, который, после обязательного личного обыска и освидетельствования врачом, был помещен в камеру. Около трех часов ночи весь изолятор временного содержания был разбужен криками новичка, который бросался на металлические двери и требовал его выпустить. Перевод Силкина в пустую камеру результата не дал, врач психиатрической бригады в госпитализации парня отказал, пояснив, что наркоманов с ломкой им в больнице своих хватает, а то, что у Силкина еще и галлюцинации, то это его изюминка, а так как жизни задержанного в настоящий момент ничего не угрожает, то забирать его бригада психиатров не будет.

Они сказали, что ты не имел права его задерживать, и если мы его не заберем, то они его выпустят — закончил свой грустный рассказ дежурный.

— Михалыч, ты мне зачем звонишь? Я вчера в час спать лег. Ты в десять часов на двое суток спать домой пойдешь, а мне сегодня еще работать. И завтра тоже.

— Коля, может съездишь, заберешь своего жулика? Эти, из ИВС, тебе его отдадут. А я машину пришлю к тебе.

— Не, Михалыч, я никуда не поеду, извини. Выпускать или нет — это точно не им решать. Если он готов признаться, то пусть они явку о вчерашнем грабеже берут у него. И я готов его забрать, даже без машины, через главный вход управления в наручниках выведу. А если он просто орет, то не моя проблема. Это понимаешь, в нем совесть просыпается. Если раньше, чем совесть проснется, его из камеры вытащить, то все насмарку. Поэтому ждем. Давай, пока.

— Тебе говорили Николай, что ты долбанутый, а? Какая совесть? У него просто ломка.

— То, что я долбанутый, мне, Михалыч, не говорили, я это сам знаю. Давай.

Людмила, разбуженная звонком, уже смотрела за жезвой, из узкого горлышка которой уже поднималась коричневая пена.

— Ты что вчера в бутылку намешала, солнце мое?

— Что просил, то и намешала, все экологически чистое, из лесов Сибири и Горного Алтая, грибочки- корешочки. Если не понравилось — больше не подходи.

— Наоборот, все очень понравилось. Там не только жулика в камере корежит, еще человек пятьдесят окружающих корежит, демоны, наверное, выходят. А мамаша его, как мне показалось, что-то типа ведьмы. Вчера как начала на меня проклятья сыпать — у меня крест нагрелся.

— Да? Подожди — Людмила распахнула дверцы старой ниши- холодильника под подоконником, сдвинула в сторону пустые банки, которые там хранились в ожидании осенних заготовок и достала из дальнего угла металлическую коробку серебристого цвета.

— Если эта баба сегодня придет к тебе в кабинет, а, особенно, попытается тебе что-то отдать, хоть лист бумаги — ты ей это покажи и скажи, что в ее сыночка воткнешь, если она что-то против тебя задумала — на дне коробки, а точнее шкатулки, лежала грубо сделанная, не иначе как криворуким мастером в сельской кузне, длинная, кривая, черная игла: — только руками голыми не трогай, а вечером обратно принеси. И не вздумай, кому-то показывать или отдать. А жулику твоему кошмары сняться. Он, как глаза закроет, у него подкорка освобождается, и к нему все его волнения последние приходят. Ты приходишь, бабки пенсионерки приходят. Только ты с лицом приходишь, а они без лиц, он же их сзади бил. И действовать это будет еще одну ночь, так что успевай. Что могла, я сделала, а дальше ты уж сам. Давай, до вечера.

Не смотря на все старания начальника следственного отдела поднять вопрос о превышении мной полномочий, ее никто не поддержал.

— Ты о какой провокации говоришь? — кричал в кабинете начальника РОВД руководитель уголовного розыска: — Парень все вещдоки собрал, что только можно. Изъятие у него дома и в кармане меченных купюр — прямое основание для задержания по сто двадцать второй статье. А вот на каком основании ты дала команду отпустить наркомана, за которым девять грабежей, это извини, но вопрос.

— Он людей обманул, понимаешь? Он хозяйку квартиры напугал, что сына расстреляют за фальшивые деньги, поэтому она разрешила им квартиру осмотреть и добровольно разрешила деньги изъять…- начальник следствия раскраснелась так, что стекла очков в модной, металлической оправе, затуманились от влаги.

— Так, все — тяжелый кулак начальника РОВД с силой опустился на стол, так что подскочили и испуганно звякнули два стоящих там телефонных аппарата: — Мне достаточно. В бумагах про расстрел и подделку денег что-нибудь написано?

Подполковник Жанна Ивановна Калинина начала судорожно листать страницы уголовного дела, чтобы через пару минут признать, что ничего подобного там не упомянуто.

— А какого, извините меня, хера, ты Жанна, тут выделываешься? То ко мне бегаешь и ноешь, что уголовный розыск не работает, тебе в суд нечего отправлять. А тут тебе раскрытие принесли, на блюдечки, и не так, как обычно, одна явка с повинной, без доказательств, от которой жулик в суде начинает открещиваться, типа выбили из меня показания. А ты в позу встала, какое-то слово новое кричишь. Это что за провокация такая? Ты что, журнал «Огонек» на досуге почитываешь, где Коротич милицию говном поливает? Ты смотри мне, я работу следствия по этому делу лично проверю. А то что парень сам постановление выписал, так это опять к тебе вопросы. Ольга твоя, по твоему указанию Силкина отказалась задерживать, а уголовное дело на твоем столе осталось, в нарушение приказа. А твой дежурный следователь, не видя дела, совершенно справедливо, отказался человека задерживать. А Жемчужный поступил грамотно, не равнодушно, в рамках полномочий, определенных УПК. Это мое мнение. Все иди. И ты, Жемчужный, тоже иди, работай спокойно, молодец.