Светлана Чехонадская - Саваоф
Елена была красивой от рождения. Она показывала свои детские снимки и там было овальное лицо, брови вразлет, все, как должно, без дураков. Хотя кто может поручиться? Ее покойный отец был биологом, генетиком.
В любом случае, она украшала собой этот дом, и украшала вещи, которые носила — они всегда были хуже ее, ненамного, но хуже. Если она держала в руках розу, роза чуть-чуть не дотягивала, а если вертела на пальце кольцо, оно было бледней ее глаз. Украшать собой мир — это дар, который никогда не обесценится.
И вот она лежит с высунутым языком, сизая, на холодном мраморном столе.
— Да, это Елена, — спохватившись, что меня все ждут, сказала я.
Потом мы топтались на мраморных плитах, пока не пришел еще один полицейский, потом снова звонили по всем телефонам Антона и снова не дозвонились, и только после этого нас отпустили.
Меня и Алехана следователь ни о чем не спрашивал и сам ни на какие вопросы не отвечал. Нам даже не сказали прямо, самоубийство это или убийство.
Когда мы вышли из дома и пошли к машинам, я не выдержала.
— Микис, что показала проверка банка?
Он дернул головой и ничего не ответил.
— Может, он ударился в бега... Я это имею в виду.
— Может, — неохотно отозвался он.
— Я еще хотела спросить...
— Ты выбрала не ту профессию. Пусть спрашивают они. — Он кивнул в сторону машины с мигалкой.
Я отвернулась от него:
— Марианна, как получилось, что вы прошли в ванную по дальнему пути?
Она задумалась на секунду. Даже остановилась, чтобы не отвлекаться.
— Наверное, я следовала увиденному в «Саваофе».
— Но ведь не ты вела полицейских, а они тебя. Они «Саваофа» не видели. Почему они пошли оттуда?
Микис раздраженно цыкнул. Алехан нас, скорее всего, не слушал, хотя машинально остановился рядом и покачивался, задумавшись.
— Так-так-так, — сказала Марианна. — Интересный вопрос... Ага! Вспомнила. Они пошли оттуда, потому что в тех комнатах горел свет. Только в тех комнатах. А остальные были темны... Разумеется, полицейские шли на свет, ведь они не знали устройства дома. И только после обыска, когда лампы зажглись везде, они поняли, что есть путь гораздо короче. А что это значит, по-твоему?
— Только то, что все было разыграно под «Саваофа», — сказала я.
— Кем? Еленой?
— Я же говорил! — вдруг завопил Микис. — Я же предупреждал, что эти ваши дурацкие опыты добром не кончатся! Предупреждал, скажи?! — Он схватил Алехана за локоть и стал трясти его изо всей силы. — Это называется доведение до самоубийства, понял?! Если не выяснятся новые обстоятельства, учти, я буду вынужден сообщить об этом властям!
— Да иди ты в жопу! — тоже закричал Алехан, вырывая локоть. Чтобы помочь себе, он свободной рукой толкнул Микиса в грудь. — Сообщай куда хочешь! Что там было доведением до самоубийства — фильм или разглашение информации о проверке банка?
— Эй, ребята, спокойно! — От машины с мигалкой отделилась фигура в форме и двинулась по дорожке, шаря за поясом.
— Чего-чего? — Микис не обратил на полицейского никакого внимания, но и хватать Алехана перестал. — Какое разглашение?
— Такое! Уже давным-давно все знают, что ты нарыл против Антона. Да тебе самому пять лет надо давать за это!
— Я же тебя предупреждал! — завизжал Микис, поворачиваясь к Марианне. Она оторопела от его визга. Я, честно говоря, тоже. — Зачем ты болтаешь, сука?! Хочешь меня посадить?
И вот в этот момент я вдруг поняла одну очевидную вещь, которую должна была понять с самого начала. Она обязана была прийти мне в голову еще утром, но посетила только сейчас — наверное, я все-таки тупая.
Глядя на всю эту безобразную сцену, освещаемую разноцветным миганием, я поняла, что события последних двух дней: и бредовые версии «Саваофа», и признание Елены, что одна фраза изменена, и наш разговор с Марианной, и кража у моей корпорации миллиарда, и знание грабителем паролей — все это связано между собой.
И значит, Еленина смерть тоже имеет к этому отношение.
И если Антон исчез — он звено этой цепочки. Жертвой ли, преступником ли, посвященным или свидетелем — но он причастен к этой истории.
Почему? Да по одной простой причине: я не межгалактический суперагент, чтобы ежедневно попадать в странные ситуации. Логичнее предположить, что это все одна и та же история. Так проще. У каждой несуразности должно быть объяснение, которое идет по прямой. А если кажется, что оно идет по кривой, вот как в случае с Марианной, этим ее странным проходом в ванную через Еленин кабинет, то и у этого есть причина.
Могло быть все что угодно: шиповник мог зацвести желтым, мой муж мог заработать кучу денег, Горик мог жениться на вавилонянке — но красивая Елена не могла повеситься.
Девять лет назад Антон купил свой прекрасный дом у наследников композитора.
Тогда еще дом не был прекрасным. Он был развалюхой. Говорили, что ему двести лет, что там умерла куча народу, ну, надо думать — за двести-то лет... Он принадлежал разным людям, в последний раз — композитору, и я думаю, это был последний композитор на земле.
Собственно, даже во времена своей славы он так только назывался — композитор. На самом деле это уже был обычный нынешний ремесленник, делающий музыку на компьютере, лихорадочно зарабатывающий деньги на то, чтобы установить самую новую, самую продвинутую программу, но все-таки богемные замашки у него были. Поэтому я и называю его этим устаревшим и немного смешным словом.
Например, он купил дом за городом. Трудно поверить, но тогда это был «загород». Это был даже отдельный город — отсюда у него такое нелепое имя.
Что он имел в виду этой покупкой? Может быть, тогда еще оставались обязательные атрибуты композиторской жизни? Может, нужно было делать вид, что ты нащупываешь мелодию, напеваешь ее себе под нос, пытаясь сымитировать ветер в печной трубе?
Ходил ли композитор в бархатном берете и рубашке со спущенными плечами и кружевными манжетами? Или так одевались исключительно художники? Или так вообще не одевались в середине двадцать первого века?
Он писал музыку для эстрады, музыка была целиком электронной. В те времена он, видимо, тратился на программы, которые наиболее точно копировали живые инструменты. Тогда это было, кажется, модно. Сейчас все иначе: чем дальше от всех возможных звуков, тем лучше. Наверное, он неплохо зарабатывал, хотя сейчас трудно судить.
Примерно в то самое время были пересмотрены все законы об интеллектуальной собственности — ну, вы помните... В общем, авторское право рухнуло (это было еще при жизни композитора), разумеется, рухнул и дом. Не сразу. Вначале просто облупился камень внизу стен, потом сгнила деревянная внутренняя обшивка первого этажа, расползлась, сровнялась с полом темная скрипучая лестница, потом дом завалился на бок — его подмыли плохо отведенные подземные воды. Ударили морозы, и не было денег на новую систему отопления. Вдова композитора даже купила ветряную электростанцию — уж не знаю, какой дурак ей это посоветовал. Пользы от нее было, как от солнечных батарей: вокруг неподвижно стоял лес, и не было там ни солнца, ни ветра...
