Кир Булычев - Таких не убивают
Лидочке показалось, что в томительной, безмолвной борьбе прошло полчаса, прежде чем инспектор произнес:
— Я подозреваю вас, миссис и мистер Кошко. И потому мне хочется задать вам несколько вопросов.
— Вот это лишнее, — сказала Валентина быстро, будто ждала подобного заявления со стороны инспектора и, когда оно наконец прозвучало, ей стало легче. — Мы без нашего адвоката вам слова не скажем. А то подстроите гонения на честных людей.
— Помолчи ты со своим адвокатом, — медленно сказал Василий. — Обойдемся без адвокатов. Пускай спрашивает. Нам скрывать нечего.
У Лидочки словно гора с плеч свалилась. Ей все казалось, что у нас дома следователь давно бы уж все сообразил, вычислил, но психология английского инспектора была настолько чужой и путь его мыслей был настолько непонятен, что Лидочка допускала: он не видит некоторых давно ставших для нее очевидными доказательств вины краснодарских родственников.
Они оказались хитрее Слокама, а ей, Лидочке, заниматься подсказками не к лицу. Может быть, англичанка на месте Лидочки давно бы уже сообщила инспектору о своих подозрениях, но русские люди воспитаны иначе. Для англичанина инспектор — представитель обязательной и, в принципе, справедливой власти. Для русского милиционер или следователь — представитель власти неправедной и фигура, чаще всего доверия не заслуживающая. Свидетель может быть более заинтересован в справедливости, чем следователь. И лучше промолчать…
Какая еще нация могла придумать поговорку «От сумы и от тюрьмы не зарекайся»? Ведь для нормального европейца совершенно естественно, что, если он честно трудится, никто не может его ложно обвинить и посадить в тюрьму, тем более обобрать.
— Вы предпочитаете беседовать в Скотленд-Ярде? — спросил Слокам. — Там мы найдем переводчика.
— Нет, — решительно заявила Валентина. — Мы хоть Лидии и не доверяем, но вашему еще больше не доверяем. Давайте дома разговаривать.
— И вы увидите, — пригрозил Василий, не вставая, — вы еще как увидите, что нельзя нападать на невинных людей.
— А для них, — сказала Валентина, — что виноватый, что безвинный — одна песня. Им план по убийцам выполнять нужно. Вот и объединяются империалисты с нашими дерьмократами.
Лидочка поняла, что к мерзкой разновидности демократов относится именно она. Грустно, но никуда не денешься.
— Мы можем начать? — спросил Слокам.
Он поставил на стол диктофон и произнес:
— Настоящая беседа не является официальным допросом и не может считаться свидетельством для суда. Мы намерены рассматривать ее в качестве предварительной беседы с супругами Кошко, которым я, инспектор полиции Слокам, высказал свои подозрения. Я допускаю, что они могли совершить убийство миссис и мистера Кошко, ибо имели к этому возможности и мотивы. Беседа фиксируется на магнитофон. Вы не возражаете против магнитофона?
— А нам что возражай, что не возражай — все равно свою линию будете гнуть, — сказала Валентина. — Но учтите, что наша Родина нас в беде не оставит. Клевещите, клевещите…
Слокам согласно кивнул и невинным голосом задал совершенно неожиданный для Лидочки, но, как оказалось, весьма плодотворный вопрос:
— Зачем вы подложили в машину носовой платок мисс Кошко?
— Как так подложили? — удивилась Валентина.
Конечно, допрос, который следователь ведет через переводчика, выгоден для его жертвы. У нее вдвое больше времени на то, чтобы продумать ответ.
— Капнули на сиденье кровью, — продолжил инспектор, — повозили по нему платком Ирины и оставили его в машине. Затем дали понять как миссис Берестоу, так и мне, что этот платок вы подарили Ирине, так что никаких сомнений в принадлежности платка не оставалось.
— Так мало ли кто мог подбросить его в машину! — возмутилась Валентина. — Мало ли какая подлая душа могла пойти на ущерб нашему ребенку!
Инспектор ничем не выказал своего отношения к ответу и сразу же спросил:
— Какие машины отъезжали сегодня ночью от дома? Вы же сказали, что видели машину?
— Не видела, а слышала, — уточнила Валентина. — И могла ошибиться.
«Надо бы Слокаму допрашивать их по отдельности», — подумала Лидочка.
Но инспектор был уверен в себе.
— А может, никакая машина не отъезжала? — спросил Слокам.
— А может быть, — согласился Василий. — Мы люди немолодые, изнервничались.
— Вы знаете, каким образом были убиты господин Кошко и его так называемая жена?
— Нет, — твердо ответила Валентина. — Нам смотреть не хотелось. Это ваша Лидия смотрела, она лучше знает.
Слокам кивнул и продолжал:
— Они зарезаны. Зарезаны кинжалом или ножом. Большим ножом. Что вы думаете по этому поводу?
И тут Лидочка вспомнила, чего не хватает на кухне.
Раньше там, на стене, висела доска с набором кухонных ножей разного размера. И теперь она пропала.
Надо встать и еще раз заглянуть на кухню. Может быть, ей это почудилось.
— Не видали мы у Иришки большого ножа, — сказала Валентина.
Василий исполнял более пассивную партию. Он был обижен и лишь изредка бурчал.
— Почему вы говорите о Ирине? — удивился Слокам.
— А вы разве не ее имеете в виду?
— Нет, — ответил Слокам. — Сейчас я допрашиваю вас.
Валентина помахала указательным пальцем перед носом инспектора.
— Не хитри, — сказала она. — Сам-то к Иришке подбираешься. Я всю твою игру насквозь вижу. Но я повторяю и на любом суде повторю: если Иришка кого и убила, то только в состоянии умственного напряжения. Ее нельзя судить за сознательное убийство. Кровавая месть — тут любой суд оправдает.
Лидочка кончила переводить, поднялась и пошла на кухню.
— Вы куда? — спросил Слокам.
Лидочка не ответила.
Она глядела на стену над кухонным столом. На гвоздиках мирно висела держалка с дюжиной кухонных ножей. Лидочка могла поклясться, что еще час назад ее не было. И повесить ее на место могли лишь Кошки. Но почему они вдруг решили расстаться с добычей? Может быть, они захотели указать на орудие убийства…
Лидочка возвратилась из кухни со стаканом воды.
— И вы не видели ничего, что могло бы стать орудием убийства? — спросил Слокам.
— Нет! — твердо произнес Василий.
Валентина была не так уверена. Она мялась… Потом посмотрела на Василия и сказала:
— Нет, раз мы решили говорить правду, значит, будем говорить правду. Все равно хуже Иришке от этого не будет. Она сама во всем сознается.
