Людмила Стрельникова - Метаморфоза
– Ладно, передам, – детина не знал, что говорить дальше. Видимо, умственные способности его были ограничены, поэтому требовалось наставление шефа.
Он полез наверх, когда я вспомнил:
– Слушай, ты, как там тебя? А поесть мне чего-либо нельзя? И пить хочется. В тюрьме, между прочим, кормят.
– Ладно, снабдим, пообещал он.
Детина принёс мне, как лошади, кастрюлю вареной в мундирах картошки, две буханки чёрного хлеба и ведро воды.
– Ешь поменьше, – напутствовал он, – Когда приду в следующий раз – неизвестно.
Проём над головой погас, крышка захлопнулась, я остался в полной темноте и с остервенением накинулся на картошку. Ел прямо в кожуре, отломив от буханки кусок хлеба. Казалось, что зараз съем целую кастрюлю, но уже после десяти картофелин почувствовал, что наедаюсь и способен управлять чувством голода дальше, поэтому остановился и пришёл к умозаключению, что как только захочется есть, буду съедать по две картофелины и маленькому кусочку хлеба. Но оставаться в подвале становилось опасно и для здоровья, и для жизни. Нужно было искать выход из данного положения. Холод проникал в подвал всё больше, и моя стриженая голова начинала замерзать.
«Схватишь так воспаление мозгов – и прощай мои открытия, – думал я. – Если бы находиться в каменной башне, можно бы как-нибудь продырявить стену или сломать решётку в окне и спуститься вниз, пустив матрас на верёвки. А куда выберешься из подвала? Кругом земля. И матрас не поможет. Свяжешь верёвку, но вверху у люка нет никакой ручки, не за что зацепиться. Да, положение безвыходное». Сделав такое заключение, я растянулся на матрасе и уснул.
А в это время мои приятели били тревогу. Из поликлиники я не вернулся. Они прождали меня день, ночь, пробовали звонить в квартиру – безрезультатно, никто не отвечал. Я для них исчез непонятным образом. В поликлинике через медперсонал удалось узнать, что одному больному в кабинете Жанны Эдуардовны Шелестовой сделалось плохо, больной потерял сознание, и «скорая помощь» увезла его в больницу. Обегав все стационары, Валентина не нашла меня и вернулась домой удручённой.
– Мы остались без головы, – тяжело вздохнув, сообщила она супругу. – Лев Алексеевич пропал бесследно. Увезли на «скорой помощи», а куда – неизвестно.
Они уже смирились с мыслью, что навсегда останутся в том виде, в каком я их сотворил, но мириться с моим исчезновением не собирались.
– Будем искать вдвоём, – уверенно заявил Евгений. – Не думаю, чтобы они убили его, скорее всего, спрятали для своих целей.
– А если убили как свидетеля? Раз он не вернулся, значит, его узнали, несмотря на наш маскарад.
– Только дурак способен убить учёного, препарат которого не удалось получить самому. Сначала его нужно получить, наладить производство, а потом уже избавляться от свидетелей. Я так понимаю, несмотря на то, что на слишком высокий интеллект не претендую, – высказал своё мнение Евгений. – Значит, они должны его спрятать, чтобы он им не мешал или даже заставить его самого показать, как изготавливать препарат. С чужого языка запомнить легче, чем самому разбираться в чужих конспектах.
– Нужно следить за врачихой: куда ездит, где бывает. Она обязательно должна навещать его. Хорошо бы провести в её квартире обыск, – предложила Валентина. – Думаю, препарат и тетрадь она не решится прятать далеко от себя – они представляют огромную ценность и должны быть постоянно под её надзором.
Разыскать, где живёт Жанна Эдуардовна, не составило труда, достаточно было обратиться в отдел кадров. Затем мои приятели переписали расписание её приёма в поликлинике – время, когда она не могла попасть домой. Ключ к квартире подобрали методом проб и ошибок. Когда предварительная работа была завершена, осталось самое главное – найти то, что украдено.
Ровно в семь утра Евгений и Валентина стояли в подъезде противоположного дома и через окошко на лестничной площадке наблюдали за домом, в котором жила врач. В половине восьмого она вышла из подъезда и неторопливо направилась на работу. Ровно в восемь, когда начался приём больных, они оставили своё укрытие и направились к её дому. Ключ заскрежетал в замочной скважине жалобно, словно жалуясь на то, что вынужден повиноваться чужой воле, но всё-таки своё дело выполнил – дверь распахнулась, и они очутились в квартире Жанны Эдуардовны.
Как ни странно, но одинокая женщина обладала огромной четырёхкомнатной квартирой, что обещало осложнить поиски. Вся квартира, прекрасно обставленная, удивляла роскошью и, как казалось, была не по карману даже для одинокого мужчины.
Внимание моих приятелей привлёк кабинет, так они назвали комнату, обставленную очень по-деловому, не известно только, какими делами можно было заниматься здесь человеку без особых увлечений и талантов. С одной стороны, стену комнаты занимала «стенка», рядом – кожаное кресло, двухтумбовый стол, на нём – оригинальная настольная лампа. У противоположной стены стояли пять мягких стульев и стеклянный шкаф – такой, какой обычно можно увидеть в процедурных и кабинетах врачей. Если говорить точно, то стенки шкафчика были выполнены не из обычного оконного стекла, а из небьющегося органического. В нём на прозрачных полках размещались аккуратно расставленные флакончики и коробочки с лекарствами. Каждый врач имеет право держать у себя на дому такой шкафчик с лекарствами, мало ли кому понадобится оказать экстренную помощь.
Валентина, конечно, начала обследование именно с него, надеясь в какой-нибудь из коробочек обнаружить новый препарат. Евгений занялся осмотром мебели, простукивая, прослушивая и выискивая подозрительные нестандартные пустоты.
Проверив все лекарства, Валентина разочаровалась – препарата на полочках не оказалось.
Где искать своё в чужой квартире? Она обвела взглядом комнату, которая показалась ей нагромождением вещей, вгоняющих в тоску, но поиск нужно было продолжить, и Валентина присоединилась к супругу, помогая ему обследовать мебель. За первый день удалось проверить две комнаты, за второй – две оставшиеся, потом кухню, ванную и прочее. Через четыре дня они пришли к выводу, что поиск нужно повторить, потому что тетрадь так и не удалось обнаружить, а Валентина продолжала настаивать, что она находится в квартире.
Как только у Жанны Эдуардовны заканчивался приём, за ней начиналась слежка, но врач упорно никуда не выезжала, посещала только больных и магазины, так что им никак не удавалось выйти на мой след. А между тем в моей голове зрел план собственного спасения.
Детина долго не приходил, я доел последнюю картофелину, отправил в рот последнюю крошку хлеба и глоток воды, а он всё не появлялся. Согласно задуманному плану я разодрал ногтями по шву матрас так, что получился мешок, и стал ждать, прислушиваясь, не зашумит ли кто наверху. Сколько дней длилось моё заточение, трудно сказать: постоянный мрак в подвале лишал возможности следить за течением времени. Без еды стало совершенно скучно, так как поглощение пищи было единственным для меня занятием и развлечением. Моё уныние готово было перейти в безнадёжность, когда наверху послышались долгожданные шаги, заскрежетал люк, и темница осветилась верхним светом. Я вскочил. В эти минуты решалась моя судьба, и от того, как буду действовать, зависело, выберусь я на свободу или, возможно, жизнь для меня закончится в этом тёмном подвале.
