Дэвид Хартвелл - Научная фантастика. Ренессанс
Технология приостановления подавила нейромышечные реакции. Клиент находился в состоянии покоя, работал лишь его мозг, подключенный в шимпанзе.
Магнитные сети опутали мозг Леона, при помощи электромагнитной индукции переплетаясь с его тканями. Они проводили сигналы по крошечным тропкам, заглушая многие мозговые функции и блокируя физиологические процессы, и все для того, чтобы параллельные цепи мозга человека и шимпанзе соединились, переключая сознание, мысль за мыслью. Затем все импульсы поступили на чипы, вживленные в мозг шимпанзе-приемника. Погружение.
Технология получила распространение во всем мире. Возможность управлять сознанием на расстоянии таила в себе массу преимуществ. Однако техника приостановления нашла собственные, довольно странные применения.
В определенных — имущих — кругах Европы женщин выдавали замуж, а затем «отключали». Их богатые мужья пробуждали жен только ради общественных или сексуальных целей. Более полувека жены кружились в урагане удивительных путешествий, друзей, вечеринок, праздников, часов страсти, при этом суммарное время их активной жизни составляло лишь несколько лет. Мужья умирали — поистине скоропостижно, на взгляд жен. Жены оставались богатыми тридцатилетними вдовушками. Такие женщины высоко ценились, и не только из-за их денег. Закаленные долгим «замужеством», они обладали уникальной искушенностью. Часто эти вдовы снова вступали в брак и, в свою очередь, «замораживали» мужей, оживляя их лишь для чисто практического «употребления».
Ко всему этому Леон относился с холодным равнодушием, к которому привык в Хельсинки. Так что он полагал, что погружение будет приятным и интересным — неплохой темой для легкого разговора на вечеринке.
Он думал, что в каком-то смысле станет гостем другого, простейшего разума.
И никак не ожидал, что чужое сознание поглотит его целиком.
Славный денек. Полно вкусных личинок в большой сырой колоде. Выковырять их ногтями. Свежие, толстые, хрустят.
Большой отталкивает меня. Зачерпывает целую пригоршню личинок. Чавкает. Смотрит сердито.
У меня в животе бурчит. Я прячусь и смотрю на Большого. Он поджимает губы. Я знаю, с ним лучше не связываться.
Я ухожу, присаживаюсь на корточки. Самка ищет в моей шкуре. Находит пару блох, расщелкивает их зубами.
Большой перекатывает бревно, вытряхивает последние личинки. Он сильный. Самки смотрят на него. Расселись у деревьев, болтают, скалят зубы. Раннее утро, все сонные, лежат в тени. Но Большой машет мне и Ляжке, и мы идем.
Охранять. Ходить выпрямившись, шагать гордо. Люблю. Даже лучше, чем с самкой.
Мимо бухты, вдоль ручья, туда, где пахнет копытами. Там мелко. Перебираемся на ту сторону, входим в лес, нюхаем, нюхаем и тут видим двух Чужаков.
Они нас пока не замечают. Мы двигаемся ловко, бесшумно. Большой подбирает палку, мы тоже. Ляжка втягивает носом воздух, определяя, кто эти Чужаки, и показывает на холм. Так я и думал; это Холмяне. Хуже всего. Плохо пахнут.
Холмяне топчут нашу территорию. От них одни неприятности. Мы им покажем.
Мы рассыпаемся. Большой фыркает, и они его слышат. Я уже иду, палка наготове. Я могу долго бежать, не опускаясь на все четыре. Чужаки кричат, глаза выпучили. Мы бежим быстро и нападаем на них. У них нет палок. Мы бьем их, пинаем, они хватаются за нас. Они высокие и быстрые. Большой швыряет одного на землю. Я колочу упавшего, чтобы Большой точно знал, что я с ним заодно. Дубашу сильно, да-да. Потом кидаюсь на подмогу Ляжке.
Его Чужак отнял у него палку. Я бью Чужака. Он растягивается на земле. Я молочу его, Ляжка скачет на нем, и все здорово.
Чужак пытается подняться, и я крепко пинаю его. Ляжка хватает свой сук и бьет снова и снова, и я ему помогаю.
Чужак Большого встает и бежит. Большой отвешивает ему удар палкой по заднице, ревет и хохочет.
У меня свое умение. Особое. Я собираю камни. Я лучший метатель, даже лучше самого Большого.
Камни для Чужаков. С нашими я дерусь, но никогда не кидаю камней. А Чужаки заслужили каменюгу в морду. Люблю так расправляться с Чужаками.
Кидаю один чистый, гладкий камень и попадаю Чужаку в ногу. Он спотыкается, и другой мой булыжник с острыми краями бьет его по спине. Он бежит быстрее, и я вижу, что у него течет кровь. Капли падают в пыль.
Большой хохочет и хлопает меня по плечу, и я понимаю, что угодил ему.
Ляжка молотит своего Чужака. Большой берет мою палку и присоединяется. Запах теплой крови Чужака щекочет мои ноздри, и я прыгаю по нему, вверх-вниз. Мы развлекаемся долго. Не тревожимся, что другой Чужак вернется. Чужаки бывают храбрыми, но они понимают, когда проигрывают.
Чужак перестает дергаться. Я пинаю его еще раз.
Не шевелится. Сдох, наверное.
Мы вопим и пляшем от радости.
Леон тряхнул головой, очищая ее. Немного помогло.
— Ты был тем верзилой? — спросила Келли. — А я была самкой, сидела на дереве.
— Извини, не могу сказать.
— Это было… необычно, да?
Он сухо рассмеялся:
— Убийство всегда необычно.
— Когда ты ушел с этим, ну, вожаком…
— Мой шимпанзе думает о нем как о «Большом». Мы убили другого шимпанзе.
Они сидели в богато убранной приемной отделения погружения. Леон встал и почувствовал, как мир слегка качнулся.
— Думаю, я немного покопаюсь в истории.
Келли робко улыбнулась:
— Я… Мне, скорее, понравилось.
Леон секунду подумал, моргнул…
— И мне, — произнес он, к своему собственному удивлению.
— Но не убийство…
— Нет, конечно же нет. Но… ощущение.
Она ухмыльнулась:
— В Хельсинки такого не испытаешь, профессор.
Два дня он провел в прохладе обширной библиотеки станции, среди сухих информационных структур. Библиотека эта была хорошо оборудована и позволяла задействовать сразу несколько чувств. Он бродил по цифровым лабиринтам.
В векторных пространствах, представленных на гигантских экранах, таились результаты исследований, замаскированные объемными протоколами и покрытые коростой мер предосторожности. Конечно, все это легко взламывалось или огибалось, но многословные термины, доклады, сводки, конспекты и грубо обработанные статистические данные все же противились легкому истолкованию. Подчас некоторые грани поведения шимпанзе старательно прятались в приложениях и примечаниях, словно биологи этого уединенного аванпоста стеснялись их. Впрочем, тут было чего стесняться, особенно брачных обычаев. Как ему это использовать?
Он шел по трехмерному лабиринту и наскоро формировал идеи. Сможет ли он следовать стратегии аналогий?
