Алексей Калугин - Дело о портрете Моны Лизы
– Синьор! – взвизгнул Франческо, изворачиваясь всем телом, точно угорь, попавшийся на крючок. – Я ни в чем не виноват!
– Да? – Леонардо усмехнулся и сильнее сдавил ухо подмастерья. – А почему последнее время у тебя руки и одежда в красках?
– Я убирался в мастерской!
– Серьезно? – вскинув брови, изобразил удивление Леонардо. – Что-то я не вижу следов твоего усердия! По-моему, так ты вообще забыл о своих обязанностях!
– Я старался, синьор!
– А куда исчезли сорок семь лир из моего сундука? Когда ты успел подобрать к нему ключи? – Леонардо крутанул ухо подмастерья так, что тот изогнулся, словно плющ. – Говори, паршивец, или я оторву тебе ухо!
Чувствуя, что это не пустая угроза, Франческо решил частично сознаться в содеянном.
– Да, мастер! Я взял у вас деньги!.. Но я собирался вернуть их при первой же возможности!
– Снова проигрался в кости?!
– Нет, мастер! Нет! Мне нужен был холст и краски!
Удивленный таким поворотом событий, Леонардо слегка ослабил хватку. Франческо не преминул воспользоваться этим и попытался освободить свое и без того пострадавшее ухо из крепких пальцев мастера. Но попытка оказалась неудачной. Леонардо был начеку, и пальцы его еще больнее сдавили ухо несчастного Франческо.
– Ты снова пытаешься меня обдурить, негодник! – гневно прорычал Леонардо.
– Нет, мастер! Нет! – Франческо обеими руками ухватился за запястье руки, сжимавшей его ухо, пытаясь воспрепятствовать вращательному движению кисти. – Клянусь! Я работал над картиной!
– Вранье!
– Клянусь, мастер! Я писал картину!
– Где же твоя новая работа? – усмехнулся Леонардо.
– Я… – Франческо запнулся, как будто испугавшись того, что хотел сказать, но новый приступ острой боли в терзаемом рукой мастера ухе заставил его прокричать: – Я продал ее!
Тут уж Леонардо рассмеялся в полный голос. Франческо окончательно заврался. У парня были несомненные способности к живописи, но самостоятельно написать картину, за которую кто-то согласился бы заплатить больше, чем стоили холст и краски, он был пока еще не в состоянии. Если бы это было так, то Леонардо первым признал бы, что под одной крышей с ним живет будущий гений.
– Клянусь вам, мастер, я продал картину! – Франческо уже не мог сдержать слез унижения и боли. – Я все расскажу вам! Только отпустите мое ухо!
– Что ж, я с удовольствием выслушаю твою историю.
Леонардо разжал пальцы. В ту же секунду Франческо оказался на противоположном конце комнаты. Страдальчески поскуливая, он прижимал руку к измученному уху.
– Держи, – Леонардо кинул парнишке полотенце. – Намочи в холодной воде и приложи к уху.
Опасливо поглядывая в сторону мастера, Франческо подошел к стоявшему в углу умывальнику, как следует смочил полотенце и, сложив его в несколько раз, приложил к багровому, распухшему уху. Первоначальное ощущение оказалось не самым приятным. Стиснув зубы, парень тихо зашипел.
– Я слушаю тебя, – напомнил о своем присутствии Леонардо.
Подмастерье обреченно вздохнул и, повинно склонив голову, начал свою покаянную речь:
– Я был восхищен вашей картиной, мастер. Днем она не давала мне заниматься своими обычными делами, ночью не давала спать, являясь в снах. Мне хотелось все время смотреть на нее… Я понимал, что это похоже на безумие, но ничего не мог с собой поделать! Для меня была невыносима сама мысль о том, что, когда вы закончите свою работу, она покинет наш дом…
– Мой дом, – автоматически поправил подмастерье Леонардо.
– Ваш дом, синьор, – не стал спорить Франческо. – И тогда я решил сделать копию с портрета, над которым вы работали. У меня не было иллюзий на счет своих способностей. Я знал, что у меня получится всего лишь слабое подобие того, что создавалось вашими удивительными руками. Если бы я мог, то купил бы портрет Моны Лизы, заплатив за него вдвое, втрое, вчетверо больше, чем предлагал вам синьор дель Джокондо. Но у меня не было таких денег. Поэтому я сам взялся за кисти и краски…
– Стащив деньги на них у меня, – вставил Леонардо.
Франческо обреченно вздохнул, давая понять, что готов понести за содеянное любую кару.
– И когда же ты закончил свою работу? – поинтересовался Леонардо.
– Почти одновременно с вами, мастер, – ответил Франческо.
– И сразу же продал ее?
Брови Леонардо сместились к переносице, отчего лицо приобрело гневное выражение, – художник представил себе, какой удар по его репутации могло нанести появление в коллекции какого-нибудь знатного вельможи, мнящего себя ценителем живописи, но при этом ровным счетом ничего не смыслящего в ней, грубой подделки одной из его картин.
– Ну, не совсем продал… – вновь замялся Франческо.
Пальцы Леонардо сами собой сжались в кулаки.
– Я не получил за свою картину ни единой лиры! – испуганно сжался Франческо. – Я просто отдал ее тому синьору, который купил у вас портрет Моны Лизы!
– Что?.. – Леонардо показалось, что он ослышался. – Ты пытался обмануть моего покупателя, всучив ему подделку?!
Впрочем, в данной ситуации «пытался» было не совсем подходящим словом – лукавому подмастерью и в самом деле удалось то, о чем Леонардо жутко было даже подумать.
– А моя картина?
– Она осталась у меня, – не глядя на мастера, едва слышно пробормотал Франческо.
– Она и сейчас в твоей комнате?
Франческо молча кивнул. Голова его при этом мотнулась так, словно уже готова была слететь с плеч.
Леонардо вытянул руку, указывая пальцем на дверь.
– Живо!
Франческо не потребовалось никаких дополнительных указаний, – когда было нужно, он соображал очень быстро. Бросив на край умывальника мокрое полотенце, он стрелой вылетел из комнаты.
Леонардо подошел к столику и плеснул в чашу вина. То, о чем говорил Франческо, просто не укладывалось у него в голове. И он не собирался верить ни единому слову подмастерья до тех пор, пока собственными глазами не увидит портрет.
Леонардо поднял чашу. Но прежде чем он успел сделать глоток, в мастерскую влетел взмыленный Франческо. В руках он держал предмет, который и в самом деле походил на завернутую в покрывало картину. И формат у нее соответствовал тому, что выбрал для портрета Моны Лизы Леонардо.
Бросив быстрый заискивающий взгляд на мастера, Франческо поставил картину на мольберт и, отойдя на шаг в сторону, сдернул покрывало.
Леонардо, не глядя, поставил чашу с вином на стол. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы узнать свою работу. Сомнений быть не могло – на мольберте стоял портрет Моны Лизы дель Джокондо, написанный его рукой.
– Клянусь вам, мастер, я не собирался обманывать покупателя, – вновь принялся оправдываться Франческо. – Все произошло само собой. Когда вы велели мне упаковать картину, я спустился с ней к себе в комнату. Я поставил рядом две картины, вашу и свою, чтобы лишний раз убедиться, насколько самонадеянной и беспомощной была моя попытка скопировать созданный вами портрет, являющий собой нечто большее, нежели просто мастерски выполненная работа. После этого я, как и полагается, тщательно упаковал написанный вами портрет. Не успел я это сделать, как в комнату вошел покупатель. Я взялся было за упакованный портрет, но покупатель протестующе взмахнул рукой. «Нет-нет, – сказал он. – Я купил эту картину». И указал на копию, выполненную мною. Моя вина только в том, что я не смог побороть искушения, – Франческо повинно развел руками. – Магия вашего искусства, мастер, слишком велика. Я быстро упаковал свою картину и, дабы поскорее выпроводить покупателя, взялся даже помочь ему донести ее.
