Сергей Алексеев - Молчание пирамид
Сергей Николаевич раскрыл папку с экспресс-анализами и стал листать страницы, выхватывая только заключения: все представленные образцы из лечебницы Наседкина оказались метеоритами — более сложную экспертизу с расшифровкой химического состава обещали сделать через четыре дня…
На отдельном листке было заключение по почечному камешку, где подтверждалось, что это твердое щавелевокислое образование, вызывающее мочекаменную болезнь.
После изучения простыни с энергетическими каналами Самохин уже не сомневался, что будут какие-то другие результаты, но прежде чем докладывать Леди Ди, следовало задать целителю несколько вопросов, и он решил завтра же съездить в Коломну. Пять дней еще не прошло, но можно изобразить резкое улучшение самочувствия, привезти какой-нибудь подарок, попросить еще один сеанс и просто наговорить много благодарных слов, к которым он наверняка привык.
Утром, едва Самохин выгнал машину со стоянки, позвонила Саша и вдруг заявила, что ей необходимо встретиться сейчас же по очень важному делу. И только Самохин заикнулся о Коломне, как она почти закричала:
— Возьми меня с собой!
Ему очень хотелось встретиться, а помешать разговору с целителем она никак не могла, поэтому Сергей Николаевич с радостью помчался к ней на Шабаловку.
— Ты соскучилась? — спросил он, помогая девушке сесть в машину.
— Совсем нет! — провозгласила Саша со знакомой целеустремленностью. — У меня есть очень важное дело!
— К кому?
— К тебе, мой покровитель.
— Выкладывай.
— Мне нужно посоветоваться, — уже серьезно сказала она. — Ты старше, опытнее и мудрее. Я хочу бросить академию или перевестись на заочное и идти работать.
Саша заканчивала четвертый курс юридической академии, причем училась на платном, родители были состоятельными людьми, жили в Смоленске и снимали ей хорошую квартиру — тряслись над единственной и к тому же больной дочкой.
Вероятно, выздоровление пробудило в ней взрыв свободы, активности и желание быть самостоятельной.
— Что говорят папа с мамой? — спросил он.
— Они ничего не знают. И ничего пока не узнают. Папа у меня грозный, не поймет.
— Погоди, ты хоть сказала, что теперь здорова?
— Сказала. Даже снимок УЗИ по факсу отослала. И про тебя сказала… А больше ничего они знать не должны.
— Почему?
— Как ты не понимаешь? Я устала от их опеки за эти годы. Папа с мамой у меня… они же конвоиры! Мне очень важно, что ты скажешь.
— Все зависит от того, куда ты пойдешь работать и ради чего.
— Хочу напроситься в ученицы к Наседкину!
— Ого!..
— Я поняла — это судьба! Болезнь, долгие мытарства по клиникам и это чудесное исцеление, все подсказывает мне путь. Мой тайный путь!.. Я должна лечить людей! Я должна научиться, перенять опыт, секреты, овладеть магией звезд и планет… Николай Васильевич уже старенький!
Переубеждать ее не имело смысла, юношеский максимализм, разогретый избавлением от тяжелого и унижающего женскую сущность недуга, стал бы противиться всякому разумному слову.
— Мне показалось, Наседкин не берет учеников, — попытался остудить ее Самохин. — И никому не открывает тайн.
— Почему ты так решил?
— Кто действительно владеет талантом целителя и сакральными знаниями, обычно не распространяет их.
— Такого не может быть! Это же естественно — передавать науку другим поколениям!.. Или ты что-то знаешь о нем?
В справке ФСБ, полученной Самохиным, значилось, что несмотря на общительность и доступность Наседкина, вести наблюдение за ним проблематично, ибо он никого не подпускает к тайнам своего целительства и, опасаясь конкуренции, не заводит учеников.
— Ничего особенного не знаю, но догадываюсь, что к нему не подступиться.
— Чтоб так говорить, надо иметь веские причины!
Ее тон и ставший холодным голос взбадривали, как утренний туман на лугу.
— Понимаешь, в чем дело… Чаще всего дар врачевания дается только одному конкретному человеку. И научить этому просто невозможно. И по наследству не передать… Истинных целителей, ясновидящих и предсказателей всего единицы! Они рождаются раз в сто лет, а то и реже.
— Откуда ты это знаешь?
— Ну, интересовался…
— Нет, ты говоришь как-то… профессионально. Кстати, чем ты занимаешься?
— Работаю в одном проектном бюро.
— Ты не похож на инженера. Это я говорю как без пяти минут юрист.
— А на кого я похож?
— На какого-нибудь сыщика.
— Просто я пытливый и любознательный человек.
— Возможно… Значит, ты не веришь, что меня возьмут в ученицы?
— Не верю. Да и не нужно тебе это.
Она несколько сникла, съежилась и на минуту отвернулась.
— Я ждала поддержки… Думала, ты одобришь. И поможешь мне… Нет, ты не сыщик. И не пытливый. Ты просто закоренелый прагматик! Никакой романтики!
Самохин погладил ее по голове.
— Ты же просила мудрого совета? А мудрость начинается тогда, когда заканчивается период романтизма. Я не хочу, чтобы ты разочаровалась.
— Ладно, вот приедем к Наседкину, и станет все ясно! — заключила Саша и молчала уже всю дорогу.
На лестничной площадке перед дверью лечебницы стояло человек пятнадцать — мужчины, женщины, подростки, а у молодой мамаши на руках плакал грудной ребенок. Самохин спросил крайнего, прикидывая, сколько же времени придется отстоять в очереди, но тетка с костылем сказала, что целитель сегодня не принимает.
— Что же вы ждете? — непроизвольно изумился он.
Ответ был коротким, но прочувствованным и исполненным надежды:
— Чуда.
Тем временем Саша ловко протиснулась между страждущими и проскользнула за дверь, вызвав глуховатый и недолгий ропот, мол, не лезь без вызова, все равно прогонит.
Сашу он не прогнал, и мало того, через минуту она выглянула и поманила Самохина рукой. Наседкин сидел на диванчике без халата, в расстегнутой до живота рубахе, понурый, бледный, взгляд был тяжелым и заторможенным.
Сначала показалось, что он пьяный…
— Я же сказал, не принимаю, — вяло проговорил целитель.
— Мы по другому поводу, Николай Васильевич. — Саша присела рядом и взяла его опущенную руку. — Вы меня помните? Четыре дня назад я была у вас…
— Помню, помню, камень в почках… Но не принимаю.
— Теперь у меня все в порядке! — она погладила безвольную руку. — Николай Васильевич!.. Возьмите меня в ученики! Я буду послушной и стану делать все, что нужно! Я хочу лечить людей, как вы!
— Не беру учеников, — сразу же ответил он. — Не ходите и не просите.
— Но почему, Николай Васильевич? Вам же нужно передать все свои знания!
— Умирать не собираюсь. Мне еще жить сорок два года. Зачем мне ученики?
