Александр Лонс - Чмод 666
Зная эту привычку своих соотечественников, я затоварился разными покупками в duty-free. Особенность всех магазинов дьюти-фри состоит в том, что обслуживание в них ведется только при наличии посадочного талона и паспорта. То есть только для тех, кто покидает страну или въезжает в нее. Но, как известно, в любой бочке дегтя, есть только одна ложка меда. Во всех магазинах дьюти-фри существуют ограничения на покупку товаров определенной категории, вернее ограничения на их вывоз из страны. Обычно, эти товары намного дешевле, чем в обыкновенных магазинах. Как правило, товары дьюти-фри — это всякие безделушки, сувениры, игрушки, разнообразные спиртные напитки, парфюмерия, косметика. Но иногда встречается одежда престижных мировых брендов. Конечно, ассортимент магазинов дьюти-фри крайне ограничен, но почему бы ни посвятить свободное время прогулке по магазину в аэропорте? Или даже в самом самолете? Бортпроводники продемонстрируют товары на передвижном столике-витрине и расскажут о них все. Это же так приятно, черт возьми, делать покупки, не вынимая собственную задницу из самолетного кресла.
Первый, к кому я обратился в Москве, был Соломон Маркович Лурье — старинный друг нашей семьи и прекрасный врач-кардиолог. За глаза мы по-доброму называли его — «Маркыч». Еще из парижского аэропорта я условился с ним о встрече, и как только прилетел, сразу же отправился к нему на квартиру. Старик очень обрадовался, долго жал мне руку и вспоминал о давно прошедших событиях. Потом он взял подаренную мною бутылку французского коньяка «Хеннесси ХО», подмигнул мне, и, со словами: — «на Новый Год выпью: для того чтобы как можно полнее почувствовать вкус дорогого коньяка и насладиться им до предела, надо пить его на халяву!», — убрал куда-то в недра своего бара. Мы раскупорили другую бутылку, и перешли к долгому разговору. Наша беседа получилась очень продолжительной и позитивной еще и потому, что вначале я не спрашивал ничего для себя нужного. Наконец, подошел к главному.
— Чего-то вы темните молодой человек, — сразу же все понял Маркыч. — В чем-то вы не договариваете. Знаете такой анекдот? Приходит мужик на исповедь и говорит священнику: «Батюшка, виноват я перед Господом, ибо согрешил». «А в чем заключается твой грех, сын мой?» «Я обманул старого еврея…». Поп почесал затылок и после некоторого раздумья сказал: «Это не грех, сын мой. Это чудо!». Вот и я — всякую фальшь чувствую очень хорошо, и обмануть меня — дело практически безнадежное. Разные там полиграфы и детекторы лжи — мне в подметки не годятся. Говорите все честно, полностью и по сути.
В немногих словах я изложил основные свои мысли и спросил, каково будет его мнение. Соломон Маркович сразу погрустнел и уклонился от определенного ответа. Колебание и недоверие прозвучали в его голосе:
— Почему вы с этим вопросом обратились в первую очередь именно ко мне? — удивился старый доктор.
— А к кому? Вы — первой человек из отцовского окружения, кого я встретил в Москве. И вы же сами предложили посидеть у вас.
— Видите ли, Витя… можно я вас Витей буду звать? Все-таки знаю с самого вашего детства.
— Конечно, Соломон Маркович! Я же с вами знаком, сколько себя помню! И, пожалуйста — называйте меня на «ты». Ведь так раньше и было когда-то. Прошу вас.
— Спасибо Витя. Так вот… Антон, твой папа, болел. Тяжело болел, неизлечимо. Ты же знаешь, что весной он перенес еще один инфаркт? Вот. Тогда он обследовался в моей клинике, и… у него нашли онкологию. Операцию делать было уже поздно, да и сердце не выдержало бы. Я мог только компенсировать симптомы. Поэтому, чтобы скрасить его последние дни, я назначил ему общеукрепляющий комплекс, витамины хорошие ему привозил, седативные препараты прописал, еще кое-что… Примерно полгода-год он бы прожил вполне спокойно.
— Значит, отец был обречен… Он знал?
— Нет, Витя. Не знал. Я ему не говорил, а других врачей он не посещал. Верил мне… да, а я вот взял грех на душу… Существует же множество болезней, которые вызывают похожие симптомы. Остеохондроз, гастрит, раздражение кишечника, холецистит, сердечная недостаточность, камни… Вот их я ему и озвучил, как теперь говорят. От них я и лечил, тем более, что все это было следствием его основного заболевания… А я сам тем временем операцию на сердце перенес. Мне вон шунты поставили и клапаны сменили. Со времени создания человека все улучшения его конструкции ограничиваются лишь всякими протезами. Что, осуждаешь меня?
— Совсем нет, что вы… — излишне быстро ответил я. — Святой принцип — лучше сделать и пожалеть, чем пожалеть, что не сделал, хотя и не на все распространяется, конечно. Отец очень боялся умереть как мама. Может, он узнал о своей болезни и покончил с собой?
— Ну, Витя, Витя, что ты… Во-первых я встречался с ним незадолго до… до его смерти. Он был полон оптимизма, смеялся, шутил. Книгу новую готовил к публикации. Во-вторых, я хорошо знаю того патологоанатома, что делал вскрытие. Это Павел Николаевич Ставиский — мой старинный знакомый и прекрасный специалист. Нет, тут все просто — умер он от разрыва церебральной артерии. Практически мгновенно. Возможно, что перед этим он ударился головой, но это только предположение — там есть какие-то следы, но очень нечеткие. Они могли, в принципе, возникнуть и от падения после разрыва сосуда.
— Да, но я прочитал в газете, что он был убит… — тихо сказал я, чувствуя себя дурак дураком.
— Где? В этом желтом листке? Да брось ты! Разве можно верить той газетенке? Верить можно только фактам, а их-то как раз и недостаточно…
Тут Маркыч сделал некоторую паузу, будто разделял параграфы, и вдруг круто изменил тему нашего разговора:
— Витя, я всегда хотел тебя спросить, почему вы не ладили с отцом? Сейчас-то скажи мне. Отца твоего уже нет, а я должен знать.
— А вы разве не знаете? — удивленно спросил я. В устах Маркыча такое признание выглядело странным. — Вы же дружили?
— С Антуаном мог дружить только он сам, да и то не всегда. Ты меня извини, конечно, но у твоего батюшки был довольно-таки непростой характер.
— Да знаю я про его характер… — выдал я расстроенную реплику. — Вот вы сами и ответили на ваш вопрос.
— Э, нет Витя, так не пойдет. Я же видел, как он переживал ваш разрыв.
— Он переживал? — удивился я, поскольку поведение отца никогда не давало мне повода заподозрить его в каких-либо сожалениях или переживаниях по поводу наших с ним отношений.
— Да Витя, да. Переживал. И от этого его больное сердце, все эти инфаркты… я не хочу никого обвинять, но он очень тяжело переносил все это… Для него было тяжелее — только смерть Наташи… твоей мамы.
