Чингиз Абдуллаев - Допустимая погрешность
— Вызовите врачей! — крикнул им Ратушинский.
— И больше никого сюда не пускайте. Помогите, нам перенести мою жену на второй этаж.
Охранники бережно подняли женщину и понесли к лестнице. Дронго и Ратушинский помогали охранникам. Вчетвером они, осторожно ступая, поднялись на второй этаж.
— Катя! — крикнул Борис Алексеевич кухарке. Откройте дверь в спальню.
Кухарка, что-то бормоча, бросилась к лестнице. Майю Александровну положили на кровать.
Дронго огляделся. Спальня была довольно большая. Зеркало, вместительный резной шкаф, тумбочка, небольшой пуфик. И полутораспальная кровать. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: в этой спальне хозяйка дома обычно бывала одна. Борис Алексеевич явно ночевал в другом месте.
Дронго, чтобы не мешать Ратушинскому и кухарке, вышел из спальни. За ним последовали охранники. Они побежали по лестнице, очевидно, спеша рассказать другим сотрудникам охраны поселка о случившейся трагедии.
Дронго пошел по коридору. Дверь одной из комнат была приоткрыта. Дронго заглянул внутрь. Застеленная двуспальная кровать, красивый ковер, две тумбочки. В этой комнате наверняка останавливались гости или дети Ратушинских, когда приезжали на дачу. Странно, что спальни хозяина дома не было рядом со спальней его супруги. Может быть, Юлия права, и Ратушинские действительно супруги лишь формально? Хотя наличие разных спальных комнат еще ни о чем не говорит. У богатых свои причуды, и в некоторых семьях считается нормальным, если у мужа с женой разные спальни. Дронго подумал, что и сам предпочитает ночью оставаться один. И даже когда приезжает к Джил, они не всегда спят вместе. Он вообще любит быть один. Но ведь Борис Алексеевич только вчера рассказывал, с каким трудом он добивался благосклонности своей супруги.
Дронго спустился в гостиную. Рядом с телом покойного сидела словно почерневшая от горя Инна Денисенко. Евгения Алексеевна сидела в кресле, было видно, как она потрясена. Молоков разместился рядом. Юлия сидела в углу с отсутствующим видом. Оправившись от шока, она смотрела на всех настороженным, внимательным взглядом.
Когда Дронго вошел в гостиную, Инна даже не обернулась в его сторону. Она продолжала пристально смотреть на своего погибшего мужа. Дронго сел, не проронив ни слова. Молчание длилось долго. Наконец Молоков не выдержал.
— Нужно позвонить в милицию… — неуверенно произнес он.
Увидев грозный взгляд, который метнула в него супруга, он осекся.
По лестнице грузно спускался Ратушинский. Он был растерян, лицо покрылось красными пятнами. Он все время поправлял очки, словно они были ему велики и могли упасть. Войдя в гостиную и оглядев присутствующих, Борис Алексеевич произнес:
— Вот так…
После этого он прошел к своему месту и протянул руку, чтобы взять бокал с оставшимся коньяком. Но в этот момент его руку перехватил Дронго.
— Не трогайте коньяк, — негромко сказал он.
Ратушинский взглянул на бокал, потом на Дронго и осторожно опустил бокал на столик.
— Вы думаете… — начал он.
— Да, — перебил его Дронго.
— Я уверен в этом. Поэтому сядьте и ничего не трогайте.
Борис Алексеевич тяжело опустился на стул. Затем спросил:
— Значит, по-вашему, здесь произошло убийство?
— Не сомневаюсь, — ответил Дронго. Хотя у господина Денисенко мог быть сердечный приступ. Скажите, Инна, у него было больное сердце?
— Что? — спросила женщина.
Она, очевидно, не слышала их разговора.
— У него было больное сердце? — повторил Дронго.
— Почему — было? — горько спросила женщина. — Почему было?
— У него было нормальное сердце, — вмешался Борис Алексеевич. Язва действительно была. По-моему, у всех творческих людей бывает эта болезнь.
Он посмотрел на сестру.
— Ненормированный рабочий день, питание всухомятку, кофе, сигареты, стрессы, — подтвердила она, — все это провоцирует обострение язвы.
— Разве можно от язвы неожиданно умереть? — возразил Дронго.
— Нельзя, — согласилась Евгения Алексеевна, — неожиданный приступ возможен, но даже если серьезные осложнения, то и тогда так неожиданно умереть нельзя. Я не помню, чтобы у него были серьезные приступы.
— Тогда почему он умер? — раздраженно спросил Ратушинский. — Сидишь здесь и рассуждаешь. Может, у него приступы были по ночам и он тебе об этом не докладывал…
— Меня спросили, и я объяснила как врач, — ответила Евгения Алексеевна, и вообще мы сейчас с Виталием уедем. Хватит с нас приключений. Мы уже натерпелись всякого. Теперь ты еще будешь спорить со мной о его приступах. Были они у него или не были… Но от язвы он не мог умереть.
— Не было, — неожиданно сказала Инна, у него не было приступов. Только иногда жаловался на боли в желудке.
— Значит, язва у него была, — удовлетворенно кивнула Евгения Алексеевна.
— А как сердце? Он жаловался на сердце?.
— Нет. Нет, никогда… — Инна помолчала, потом с усилием повернула голову в сторону Ратушинской: иногда он принимал валидол, но сердце у него не болело.
— А врачи еще не приехали, — непонятно почему вставил Молоков.
Дронго снова склонился над покойным, затем, поднявшись, внимательно осмотрел и понюхал растекшуюся по столу жидкость.
Евгения Алексеевна неодобрительно покачала головой:
— Думаете, он умер от коньяка?
— Нет, — ответил Дронго, — его отравили. Думаю, что в его коньяк кто-то успел положить яд.
— Вы с ума сошли! — испугалась Ратушинская.
— О чем вы говорите! Какой яд? Мы же все пили из одной бутылки.
— Вот именно! — сразу поддержал ее муж. Отравить его не могли. Борис Алексеевич сам открыл бутылку коньяка, и мы все выпили. Что вы такое придумываете?
— Спокойнее, — остановил его Дронго, не нужно сразу со мной спорить. Давайте вспомним последние несколько минут перед тем как погиб господин Денисенко.
— Прямо сейчас? — изумился Молоков.
— Вы не очень-то тактичны, господин эксперт.
— Дронго, — представился он, — меня обычно называют Дронго.
— Господин Дронго, — возмущенно сказал Молоков, — мы ждем врачей. Умер наш близкий знакомый, а вы хотите устроить спектакль.
Подожди, — перебил его Борис Алексеевич, нахмурившись. — Что вы хотели сказать, господин Дронго?
Все смотрели на Дронго. Только Инна сидела к нему спиной, не оборачиваясь, не желая видеть никого, кроме мужа.
— Ваша кухарка принесла бутылку коньяка и бокалы, — слова Дронго прозвучали во внезапно наступившей тишине. — Чистые бокалы, — подчеркнул он. Но когда мы услышали звук разбитой посуды, то выбежали на кухню. Однако один из нас мог остаться в гостиной. На несколько секунд. Две-три секунды, не больше. Этот человек мог бросить что-то в бокал с коньяком. Яд, если хотите. И затем присоединиться к остальным. Затем мы вернулись в гостиную. И когда Михаил Денисенко выпил этот коньяк, он погиб.
